словно не по дворцу он шел, а стоял на горной вершине, и никогда еще одиночество не казалось ему более желанным.
– Государь?
Придворные отстали, когда царь свернул в сумрачный переход к палате для игры в метрарх. Рядом шел Лафеом – вкрадчивые движения, молочная кожа.
– Вам дурно?
– Мне хорошо, как никогда, – отмахнулся Гарнелис. – Давно следовало это сделать. Поэль и Граннен – вот мои советчики, хотя и в них нет особенной нужды. Только ты и Башня. В счастливый час пришел ты ко мне.
– Я знал, что понадоблюсь, государь.
– Как полагаешь, Лафеом – смогут ли они любить меня теперь, когда я вызвал в них страх?
Гарнелис широкими шагами пересек палату, направляясь к потайной двери, спустился в камеру. Бездумно ощупал болтающиеся на раме ремни, погладил тускло-бурый кристалл. В камере пахло кровью – так пахнут сахар и медь —и почему-то гарью.
– Разумеется, государь. Они любят вас, как дети – строгого отца, и тем больше уважают вас за это.
– Не хочу, чтобы они знали.
– О чем?
Царь прикоснулся к столбу. В нем боролись страсть и омерзение.
– О тех, кого я привожу сюда. Это была твоя мысль, или моя? Не припомню…
В последние три года память начала подводить Гарнелиса до странности часто. То, с чего все началось – приступы черной тоски и беспричинного ужаса – он вспоминать и не любил. Но однажды к нему, точно дух-хранитель, явился Лафеом.
Архитектор представился чародеем со Змеиных островов, скромной общины, заслужившей титул «посредников» за ту роль, что они сыграли в завершении войны Серебряных Равнин. Как объяснил Лафеом, он путешествовал по Авентурии; он явился выказать свое почтение царю; он ощутил смятение самодержца.
– Государь, – говорил тогда Лафеом, так ласково, так уверенно, – я могу провести вас через эту бурю. Только доверьтесь мне.
– Вера моего народа вашему не подлежит сомнению, – отвечал Гарнелис, но это была не вся правда. Он и сам поверил Лафеому, поверил мгновенно и безоговорочно. Они могли беседовать часами.
– Вы потеряли свой путь. Вам нужна сила, государь. Я могу показать вам, как добыть ее, как получить ответы на ваши вопросы.
– Колдовством?
– В нем нет великой тайны, государь. Во всякой вещи течет незримый ток – так учили нас элир. В дереве и травинке, в нашем рассудке, в самоцветах и простых камнях. Достаточно лишь настроиться на этот особенный ток и подчинить себе его силу.
– Это дело скорее для жриц Нут, не для меня.
– Нет, эту область вам следовало бы изучить. Иные формы сил, говорят элир, вредоносны для людского рассудка, и не должны быть призваны, но я скажу вам, государь – это ложь. Силы, именуемые
– Юноша?
– Или девушка. Видите ли,
Теперь Гарнелис вспоминал тот разговор с дрожью. Призвать силу, к его восторгу, оказалось легко; сложно было подчинить ее. Он искал избавления от скуки, ответов на загадки бытия, советов и превыше всего – тайны жизни вечной. Но ответы, доносившиеся из распоротых глоток его жертв, были сбивчивы, издевательски-жутки, точно вопли безумца, перекрикивающего рев бури.
Часто муки, страх, или даже смерть жертвы не приносили ничего. Но порой в потоке бреда проскальзывали, как самоцветы, ясные слова пророчеств.
Постепенно слова складывались в единую картину, встававшую перед царским взором. Построй башню во имя богов, и тебя не забудут. Построй ее на века, и ты будешь жить вечно. И Лафеом, накопивший мудрость поколений чародеев, знает, как ее построить.
Отец Гарнелиса, Аралит, всегда говорил сыну, что тот не станет великим правителем. Теперь Гарнелис решил доказать ему обратное.
И всю вызванную царем силу он до капли отдавал зауроме. Это казалось ему очень важным – как лучше возможно укрепить завет, ставший таким хрупким?
Но призывание
– Вы задумались, государь? – Голос Лафеома вернул его в реальность.
– Все в порядке, – подумал Гарнелис вслух. – В прежние дни ради плодородия земли ежегодно приносилась кровавая жертва. То был могучий обряд. Ничего не изменилось – я обращаюсь к древним обычаям, дабы жила земля.
– Вы совершенно правы, как я всегда и говорил вам.
– Но совет не понял бы, – промолвил царь, ощупывая кожаные ремни. – Потому и надо было от них
