Девушка отвернулась, собираясь сходить за хворостом, и в лесу остыть немного.
– Танфия, – донесся голос из-за спины. – Прости.
– Что-о? – Она обернулась.
– Я сказал, прости. Я не хотел. Но это не Линдену жить с тем, что он человека убил. И не тебе, кстати.
У Танфии отвалилась челюсть. Об этом она не подумала.
– Может, ты его просто ранил… – неловко выдавила она.
– Это должно меня утешить? Ну, боги с ним. Давай костер разложим.
Разведя огонь, путешественники по очереди ополоснулись в ледяной воде у берега и собрались у костра греться. Танфия простирнула в озере смену одежду, и натянула чистую – насколько можно назвать чистыми штаны, рубаху и исподнее, прополоснутые в лесной речке. Холодная, жесткая холстина быстро прогрелась от тела. Пока девушка жарила мясо, парни стирали свое – разойдясь на несколько шагов и старательно не видя друг друга.
Ужин вышел обильный – кроликов и фазана хватило даже на Зырку, а на ягоды пес и не зарился. Ручеек, стекавший к озеру по узкой промоине, снабдил путешественников родниковой, сладкой водой. После ужина Зырка завалился спать у костра. Примирившийся с волкодавом Огонек пасся неподалеку.
Руфрид и Танфия сидели лицом к костру, оставив озеро по правую руку. Линден сидел напротив, и с товарищами не разговаривал; Танфия даже не могла разглядеть его лица сквозь пламя. Извернувшись, она увидала, что юноша уже закутался в плащ, отвернулся и лег. Как не жаль было Танфии видеть его в таком расстройстве, она не могла придумать, чем бы его утешить. Если бы не свара между братьями, девушка была бы полностью довольна жизнью в ближайшие часы. Даже собственные ее колючки немного притупились.
И тут ее снова настигла волна воспоминаний. Падение, и тьма…
Она тут же стряхнула наваждение, но Руфрид заметил.
– На что ты пялишься?
– Ни на что. – «Он старше меня, – подумалось ей, – вдруг он помнит…» – Руфе, не припомнишь, со мной в детстве никаких несчастий не случалось?
Юноша от удивления сморгнул.
– Сплошь и рядом.
– Нет, я хочу сказать – серьезных. Может, чуть не утонула, там?
– Не припомню. Ты все время куда-то падала, и тут же выбиралась. Тебя удержать было невозможно, хотя ты во всей деревне была самая неловкая. А в чем дело?
– Э… ничего. Неловкая – это что-то новенькое.
– Беру назад. Хватит с меня ссор на один день. – Он мотнул головой в сторону брата.
– Это что – правда? Что отец тебя ненавидит? За что?
– Не знаю. Не обязан же он меня любить. Линден младший, и больше похож на маму. Он чудо, а я – стыдоба.
– Почему?! Ты всех обставлял в стрельбе из лука… да в любом состязании. Ты никому не давал забыть, какой ты мастер.
Руфрид хохотнул.
– А знаешь, почему? Я пытался выжать из отца хоть одно доброе слово. Так и не получилось.
– Не понимаю.
Руфрид резко выдохнул.
– Хочешь правду? – проговорил он, наконец. – Когда мама умерла, я горевал не меньше Линдена. Но я не мог это показать. Я жил, как мог, и я думал, отец поймет, но он не понял. Он решил, что мне все равно.
– Но ты был еще ребенком.
Руфрид пожал плечами.
– Он ждал, что мы будем вести себя, как он. Считает, что я его подвел.
– И ты не мог с ним поговорить?
– Шутишь?
– Вот почему ты был всегда так груб! – воскликнула она. – Отец с тобой дурно обошелся, и ты срывал злость на нас.
– Точно, – кисло признал Руфрид. – А тебя что извиняет?
– А я тебе грубила, потому что ты меня зашугивал – а когда тебе это не удавалось, ты переключился на Имми. Мне казалось, что ты с отцом не сходишься, потому что ты вообще негодяй. Если б я знала… могло бы быть иначе.
– Правда? Слушай, Тан, я не горжусь этим. Мне жаль, что так случилось. Но я вырос. Я ни в чем не виню Артрина. Я вообще ничего к нему не чувствую.
– Он причинил тебе боль.
