алмаз, то воспоминания ее о Лафеоме были обманчиво-смутны.
– Ну? – вопросила Гелананфия. – Нечего на меня смотреть.
Рафроем пошевелился. В гневе царевна обретала властность.
– Гелананфия, – спросил он, – тебе приходилось видать бхадрадоменов?
Принцесса подняла на него удивленный взгляд.
– Нет. Откуда? Им не дозволено пересекать Вексатский пролив.
– Ну, я их видел, и все равно не всегда смогу признать.
– О чем ты?
– В общем они схожи видом с людьми – у них есть череп, хребет, две руки и две ноги. Но облик их… как бы выразиться… изменчив.
Царевна отставила поднос. Аппетит у нее враз пропал.
– Продолжай.
– Представь себе только что вылупившегося цыпленка. Если первым, что он увидит, будет не курица, а твоя рука, цыпленок сочтет твою руку матерью. Бхадрадомен подобны в этом цыплятам, но запечатление у них приобретает крайнюю форму. Они становятся схожи внешне с тем существом, с которым вместе обитают. Таких измененных они зовут
– Что-то похожее я слышала, – пробормотала Гелананфия. – Мне казалось, это лишь сказка.
– Увы, нет. Настоящие мастера среди них вольны свободно менять обличье – в некоторых пределах, конечно, но человеческий глаз они обманут. И хотя искусство их несовершенно, их все же принимают за людей, ибо им присущ дар проникать в людские умы и подчинять себе. Конечно, всегда найдется человек, которого им не провести, который узрит истину сквозь пелену обмана, но им под силу отвести глаза слишком многим.
Гелананфия вскочила с кровати и принялась расхаживать по комнате.
– Боги. Ты думаешь, Лафеом… нет, невозможно. Деда не так легко провести!
– Кто знает? Ты говоришь, он одержим – упрямство туманит разум.
– Но как эта тварь могла принять облик одного из ваших?
– Не знаю, – ответил Рафроем. – Это лишь догадка.
– Я знала, что с этим Лафеомом что-то не так. Что в нем сидит зло.
– Сколько лет ты бы дала ему на взгляд?
Гелананфия пожала плечами.
– Трудно сказать. К нему не приглядишься. Я и про тебя не скажу. Но, судя по его мастерству архитектора и манере речи, меньше сорока я б ему не дала.
Рафроем прокашлялся.
– Сорок три года тому обратно в пределах Авентурии пропал посредник. Предположим, бхадрадомен захватили его и использовали для запечатления своего детеныша?
– Но это безумие! Чего они добиваются? Они же знают, что против нас им не выстоять. Если они нарушат договор, их раздавят.
– Быть может, им все равно. Они два с половиной века живут в ссылке, и теперь они бунтуют. Если бхадрадомен восстали – не скажу, что так и есть, но если – этой возможностью пренебрегать нельзя.
– Но это невозможно. Гарнелис не слаб духом. Все это его затея, и даже если Лафеом тот, о ком ты думаешь, то уж скорее Гарнелис использует его, а не наоборот!
Рафроем многозначительно повел бровями.
– Это… мысль.
– Я должна поговорить с дедом.
– А он прислушается?
– В том и беда. Все, кто пытался отговорить его за последние три года, кончили плохо. Моему деду есть дело только до этой стройки. Как заставить его слушать, и прислушиваться? – Гелананфия присела на край кровати. – Я должна вернуться домой, – произнесла она. – И не знаю, как. Мой корабль утонул.
– У нас есть свои суда, – отозвался Рафроем. – Одно мы можем предоставить в твое распоряжение.
Царевна вздохнула.
– Почти жаль это слышать. Такое искушение – остаться здесь: если я мертва, я ни за что не отвечаю! Нет, надо возвращаться. Но если я не отговорю царя – что тогда?
– Я не могу указывать тебе. Мое дело – советовать.
– Не знаю, зачем я спрашиваю, раз от тебя никакого проку, – ядовито заметила Гелананфия, – но когда я отплыву, не отправишься ли ты со мной? Быть может, ты уговоришь его выслушать. Попробуешь?
– Да, Гелананфия, по старой дружбе, – ответил чародей. – Но только как наблюдатель и посредник.
– Осторожней, Рафроем, – полушутливо огрызнулась царевна. – Твой нейтралитет по временам весьма раздражает.
