дождя, вначале небольшого, а затем превратившегося в сплошной ливень.
Габи оделась, причесалась и спустилась, чтобы выпить кофе. Затем она неподвижно сидела на веранде, равнодушно наблюдая вспышки молний над серыми волнами, белой пеной рассыпающимися у кромки берега. Ветер усиливался, под его порывами скрипела кровля над головой. А когда и кресло стало раскачиваться из стороны в сторону, Габи стряхнула с себя оцепенение и велела Розите идти к себе, чтобы успокоить испуганных детей.
Войдя в дом, Габи прошлась по комнатам, зайдя в последнюю очередь в комнату Луиса. Розита перестелила его постель, и теперь ни взбитые подушки, ни расправленные простыни не напоминали об их страстной безумной любви. И все-таки Габи взяла одну из подушек и подержала ее в руках, словно желая ощутить частицу оставленного им тепла. Затем она открыла гардероб и осмотрела костюмы Луиса. Здесь были все, кроме того, в котором он уехал, и Габи погрузила лицо в один из пиджаков, ощущая у воротника знакомый запах его тела.
Когда Габи вешала пиджак на место, в одном из карманов что-то звякнуло. Засунув руку в карман, Габи обнаружила там связку ключей. Бросив на них взгляд, она хотела было положить ключи на место, но по красному кожаному брелоку узнала в одном из них ключ зажигания «лендровера». Ключи мягко покачивались в ее руке, и Габи долго не спускала с них глаз.
Значит, он так доверяет ей, что даже не удосужился спрятать ключи? Доверяет — или просто пренебрегает ею, высокомерно полагая, что она никогда больше не посмеет бросить ему вызов?.. Резкий порыв ветра потряс весь дом, хлопнув дверьми. Дождь хлестал сквозь открытые жалюзи, и Габи машинально подошла к окну, чтобы их закрыть. Но вместо этого она замерла, глядя в окно. Эрнесто и Розита были в своем доме, их ставни были плотно закрыты. Впрочем, в такую погоду им все равно не пришло бы в голову…
В своей спальне, двигаясь словно во сне, Габи сбросила футболку и шорты, переодевшись в льняной кремовый костюм, и взяла дорожную сумку. Подумав, она прошла в кабинет и на листе бумаги написала: «Не вини слуг, я уехала во время бури» Затем она осторожно открыла боковую дверь.
Дождь и ветер буквально вырвали дверь из ее рук, а когда Габи вышла из дома, чуть не свалили с ног. За то время, что она огибала дом, одежда промокла насквозь, а волосы прилипли ко лбу. Но это только усилило неожиданно возникшее странное чувство веселья. Закинув в машину сумку, Габи вскарабкалась на сиденье водителя и включила зажигание.
Но мотор молчал, не подавая ни малейшего признака жизни, и Габи яростно заколотила кулаками по рулю, чувствуя, как от беспомощности к горлу подступают слезы. Может быть, кончился бензин? Нет, бак почти полон… Тогда — что же?.. Думай, Габи, думай. Выбравшись из машины, она подняла капот. Аккумулятор был подсоединен, зажигание подключено.
Габи уже было отвернулась, потеряв всякую надежду, когда вдруг заметила, что с трамблера снята крышка. Очень осторожно поставив крышку на место, Габи замерла, не отнимая от нее руки. Безусловно, без согласия Луиса никто бы не оставил машину в таком состоянии. Значит, Луис?.. Догадка пронзила ее, словно вспышка молнии, сверкнувшей над головой. Он не доверял ей. Более того, он намеренно вывел из строя «лендровер».
На губах у Габи появилась усмешка. Каким же самонадеянным существом он оказался! К счастью, они не были знакомы в прошлом году, когда, стесняясь вызывать механика из-за любой пустячной поломки своей малолитражки, Габи записалась на курсы автолюбителей. Если бы Луис знал об этом, то, возможно, догадался бы, что устройство трамблера проходят уже на втором занятии.
Захлопнув капот, Габи вновь села в машину. На этот раз мотор завелся сразу же. Она включила фары — несмотря на раннее утро, было довольно темно, — развернулась и устремилась по накатанной колее вперед, к свободе.
С момента ее отъезда дождь только усиливался. Порывы ветра были столь сильными, что Габи с трудом удавалось удерживать машину на дороге, превратившейся в сплошной поток желто-коричневой грязи. Несколько раз ее выносило на обочину, но каждый раз, несмотря на пробуксовку, ей удавалось вернуться на дорогу. Скоро ли будет шоссе? Может быть, за виднеющимся впереди поворотом? Торопясь, она слегка нажала на акселератор, мотор взревел, и машину сильно занесло. Она неумолимо приближалась к стоящему на обочине дереву. Габи резко нажала на тормоз и отпустила руль. Потом была только боль, и она провалилась в темноту.
— Мисс Холм… — Прохладная рука легла на ее запястье, и, когда Габи открыла глаза, расплывчатая фигура, склонившаяся над ней, обрела черты хорошенькой молодой санитарки в белом халате. Девушка улыбалась, и от этой улыбки у Габи на глаза почему-то навернулись слезы. Она отвернулась.
— Как вы себя чувствуете? — Голос звучал тепло. По произношению чувствовалось, что говорит американка.
— Спасибо, нормально. — В этом тихом, лишенном каких-либо чувств голосе Габи с трудом узнала свой собственный. Она не могла сказать, что чувствует себя хорошо. Нормально, вот только жаль, что все еще жива и все еще чувствует боль.
Габи лежала неподвижно, пока санитарка суетилась вокруг нее.
— Где я?
— В Каракасе. Эта клиника принадлежит нашей общине. — Она поставила термометр Габи под язык. — А теперь немного помолчите. — Вынув термометр, медсестра ободряюще улыбнулась. — Отлично, уже почти нормальная.
— Как я попала сюда? Я помню только… — Габи резко оборвала себя. На лбу у нее появилась испарина, в сознании всплыли последние минуты, которые она еще помнила. Говорят, что в последние минуты перед смертью человек видит всю свою жизнь, но это неправда. В эти минуты она видела только Луиса, Луиса, отвергнувшего ее, уходящего от нее. И позже, когда голова раскалывалась от боли так, что она не могла ею пошевелить, когда она была без сознания, он все-таки был рядом, только его присутствие она тогда ощущала. Она знала, что он — рядом, около кровати, в этом самом плетеном кресле, лицо его так же непроницаемо, а глаза мрачно наблюдают за ней.
— Полицейский патруль на шоссе увидел свет фар вашего автомобиля и обнаружил вас. Они доставили вас в ближайшую больницу, а сеньор Эстрадо перевез сюда.
Габи нахмурилась, пытаясь сосредоточиться.
— Но… он же в Нью-Йорке.
— Он прилетел обратно, как только узнал о случившемся. — Санитарка сочувственно пожала плечами. — Как жаль, что он не смог задержаться на больший срок.
— Вы хотите сказать, что он… был здесь? — Габи с трудом произносила слова.
— О да! Он не уходил из клиники. Четыре дня он провел у вашей кровати.
Значит, он здесь был! Взгляд Габи остановился на пустой чашке, и на мгновение в ее сердце, словно слабое пламя свечи, вспыхнула радость.
— Доктор Генаро сказал ему, что вы придете в сознание сегодня утром, но он ответил, что не может ждать. — Санитарка на мгновение замолкла, а затем, стараясь быть деликатной, добавила: — У него много дел, насколько я знаю.
— О да, конечно. — Пламя свечи в душе Габи колыхнулось и погасло навсегда.
Немного позже доктор, озабоченный мужчина средних лет, зашел справиться о ее здоровье. Он поочередно заглянул в оба ее глаза и спросил:
— Головная боль прошла?
— Да, доктор, все в порядке. Разве что сердцебиение. Не могли бы вы дать мне от этого какие-нибудь таблетки?
Что-то в словах Габи заставило доктора проникнуться к ней сочувствием, и он стиснул ее руку.
— Да, да… конечно. — Доктор прочистил горло и, глядя поверх очков, добавил: — Сеньор Эстрадо распорядился перевезти к нам ваши вещи. Когда они вам понадобятся, вы получите их в дирекции. Он также заплатил за ваше лечение, хотя мы были бы рады лечить вас бесплатно… он наш большой друг. О да… он оставил для вас это… — Доктор доброжелательно улыбнулся Габи. Все добры ко мне, невпопад подумала она, пытаясь изобразить улыбку на своем нахмуренном лице. — Думаю, не стоит говорить, как он сожалел, что не может оставаться с вами далее.
После ухода доктора Генаро Габи долго лежала неподвижно, сжимая в руках оставленный доктором
