но маячивший в рассветных сумерках дом выглядел огромным мрачным кубом. Я знал, что семейство встает рано, и дым из каминных труб это подтвердил. По гравию, хрустевшему под покрышками, я обогнул дом и увидел, что в окне возле парадной двери вспыхнул свет.
Бледная миссис Айрес открыла мне дверь, не дожидаясь звонка.
— Я не слишком рано? — спросил я.
Она покачала головой:
— Не имеет значения. Родерик уже на ферме, и вряд ли кто из нас этой ночью заснул. Судя по вашему виду, вы тоже не спали. Надеюсь, никто не умер?
— Роды.
— Благополучные?
— Да, мать и ребенок живы… Где Каролина?
— Наверху, с Плутом. Думаю, она слышала, как вы подъехали.
— Вы ей сказали? Она знает, зачем я здесь?
— Знает.
— Как она это восприняла?
Миссис Айрес опять покачала головой, но ничего не сказала. Она проводила меня в малую гостиную, где в камине потрескивали занимавшиеся огнем поленья. Потом ушла и вернулась с подносом, на котором были чай, хлеб и холодный бекон. Пока я ел, она сидела рядом, но сама ни к чему не притронулась. Ее роль служанки лишь добавила мне неловкости. Покончив с завтраком, я не рассиживался, но взял свой саквояж и проследовал за миссис Айрес в вестибюль, а затем поднялся на второй этаж.
Она оставила меня возле спальни Каролины. Дверь была приотворена, но я все равно постучал и, не получив ответа, вошел в большую симпатичную комнату со стенами в светлых панелях и узкой кроватью под балдахином. Однако все в ней заметно обветшало: полог выцвел, дорожки протерлись, сквозь облупившуюся белую краску проглядывали серые половицы. В комнате было два окна с подъемными рамами; возле одного из них на неком подобии оттоманки сидела Каролина, а Плут пристроился рядом, положив голову на ее колени. Когда я вошел, он радостно ощерился и застучал хвостом по полу. Каролина молча смотрела в окно.
— Явились ни свет ни заря, — наконец сказала она.
— Я был у пациентки. Лучше уж сейчас, чем дотянуть до того, что полиция пришлет своего человека. Вы же не хотите, чтобы это сделал посторонний?
Каролина взглянула на меня, вид у нее был скверный: бледная, нечесаная, опухшие глаза покраснели от слез и бессонницы.
— Почему все об этом говорят как о чем-то будничном и разумном?
— Полно, Каролина. Вы же понимаете: так надо.
— Лишь потому, что кто-то так сказал! Это все равно что… призыв на войну. С какой стати? Это не моя война.
— Та девочка…
— Можно было судиться и выиграть дело. Мистер Хептон говорил, есть шанс. Мать не дала даже попробовать.
— А судебные издержки? Подумайте хотя бы о них.
— Как-нибудь я бы нашла деньги.
— Тогда подумайте о том внимании, какое вы привлечете. Как это будет выглядеть? Пострадал ребенок, а вы пытаетесь себя обелить. Это сочтут неприличным.
Каролина раздраженно дернула головой:
— Да бог с ним, с этим вниманием! Это беспокоит только мать, она боится, что все узнают, какие мы нищие. Что до приличий… нынче это уже никого не волнует.
— Вашей семье пришлось многое вынести. Ваш брат…
— О да, мой брат! Давайте все о нем подумаем! Словно мы заняты чем-то другим… Ведь он мог воспротивиться. А он ничего не сделал, совсем ничего!
Прежде она лишь шутливо журила брата, и сейчас я даже опешил от ее ярости. Однако глаза ее еще больше покраснели, а голос дрожал — она понимала, что иного выхода нет. Каролина вновь отвернулась к окну. Помолчав, я мягко сказал:
— Крепитесь, Каролина. Мне очень жаль… Может, я займусь им?
— Господи! — Она закрыла глаза.
— Каролина, он старый.
— Разве от этого легче?
— Обещаю, он не будет мучиться.
Еще секунду она не двигалась, потом обмякла и глубоко вздохнула, словно изливая всю свою горечь.
— Забирайте. Раз все ушло, зачем ему оставаться. Я устала с этим бороться.
Голос ее был бесцветен, а я наконец-то понял, что неверно о ней судил: за ее упрямством скрывалась боль от многих иных утрат. Каролина гладила Плута по голове; пес догадался, что говорят о нем, и расслышал отчаяние в голосе хозяйки. Он посмотрел на нее доверчиво и встревоженно, а затем положил ей на колени передние лапы и потянулся мордой к ее лицу.
— Ты дуралей! — Каролина позволила себя лизнуть и отпихнула его. — Иди к доктору, не понимаешь, что ли?
— Мне… здесь? — спросил я.
— Нет, я не хочу этого видеть. Отведите его куда-нибудь. Иди, Плут. — Она грубовато подтолкнула пса, и тот свалился на пол. — Ну же, глупая собака! — Пес мешкал. — Говорю же, тебя доктор зовет. Иди!
Напоследок взглянув на Каролину, Плут послушно подошел ко мне; я вывел его из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь. Мы спустились в кухню и прошли в буфетную, где я велел ему лечь на старый коврик. Плут удивился, потому что вход сюда ему был заказан, но он чувствовал неспокойную обстановку в доме и, видимо, догадывался, что сам тому причиной. Что творится в его голове? — подумал я. Вспоминает ли он тот вечер, понимает ли, что натворил, чувствует ли свою вину и угрызения совести? Я посмотрел ему в глаза, но прочел в них только удивление; потом я достал из саквояжа, что требовалось, и погладил пса по голове.
— Натворил ты дел, псина, — повторил я то, что однажды уже сказал ему. — Ну, ничего. Ты хорошая собака.
Бормоча всякую чепуху, я подхватил его под грудь; когда укол сработал, он обмяк на моей руке, и я почувствовал, как засбоило, а потом остановилось его сердце.
Миссис Айрес сказала, что Барретт похоронит пса; я накрыл его ковриком, вымыл руки и прошел в кухню, где увидел миссис Бэйзли. Она только что пришла и надевала фартук. Узнав, зачем я здесь, служанка огорченно покачала головой:
— Вот жалость-то! Без этого старого прохвоста в доме будет как-то не так. Нет, ну надо же, доктор! Я ж его сызмальства знаю и голову даю на отсечение, что злости в нем как в божьей коровке. Да я б с ним внука спокойно оставила!
— Я бы тоже, если б он у меня был, — печально усмехнулся я.
Но передо мной был стол, напоминавший о том ужасном вечере. А еще в кухне была Бетти, которую я не заметил. Скрытая входной дверью, она складывала высушенные посудные полотенца. Девочка как-то странно дергалась, узенькие плечи ее тряслись, но я не сразу понял, что она плачет. Заметив мой взгляд, Бетти залилась в три ручья, а потом вдруг выговорила с изумившей меня яростью:
— Бедный старый пес! Все на него набросились, а он не виноват! Это нечестно!
Голос ее осекся; миссис Бэйзли ее обняла.
— Ну-ну-ну, — приговаривала она, неуклюже похлопывая Бетти по спине. — Видали, как мы расстроились, доктор? Прям не знаем, что к чему. Втемяшилось нам, будто… как и сказать-то… — Служанка смущенно замялась. — Она думает, что беда-то с девчушкой не просто так случилась.
— Не просто так? Что это значит?
Бетти уткнулась в плечо миссис Бэйзли, но теперь подняла голову:
