напомнив ему Сидза и Пам во время их бурного спора насчет альбионской труппы. Эта игра в переглядки, как он ее определил для себя, интересовала его все больше и больше. Но какое, спрашивается, отношение имел ко всему этому Ферьер?
– Я получила от него открытку на рождество, но про свое здоровье он ничего не написал, – сказала миссис Рашман, и Грайс мог бы поклясться, что в ее ответе прозвучала скрытая настороженность. Да и вообще-то – почему, собственно, этот Ферьер шлет миссис Рашман рождественские открытки, если они всего лишь «перехлестнулись» тут на две недели?
– Он живет в каком-то восточном районе, верно? – спросил Грант-Пейнтон.
– Во-во, в восточном, – сразу же вклинился Ваарт, как бы для того, чтобы кто-нибудь не уточнил, где именно живет Ферьер. Ваарт вдруг показался Грайсу еще более настороженным, чем миссис Рашман. – И со здоровьем у него теперь полный порядок. Его ведь просто, наш бедлам чуть в могилу не загнал. В нашем бедламе и с бычьим-то сердцем дуба дашь, а уж с человечьим вмиг загнешься, даже моргнуть не поспеешь!
Грант-Пейнтону, который любил поговорить обстоятельно, явно хотелось продолжить разговор об их бывшем сослуживце.
– Жаль, что ему пришлось уволиться, – сказал он. – Его ведь, пожалуй, можно назвать самым старым нашим служащим. Сколько лет он здесь трудился? Года четыре? Или даже больше?
– А давайте-ка, стало'ть, прикинем. Он, стало'ть, полтора года как ушел и, стало'ть, болтался тут полных четыре года. Нас ведь аккурат в одну неделю сюда наладили – меня из Нью-Кросса, из типографии Бактона, а его из Хаммерсмита, из этой, как его – из «Пилгрим пресс». Это когда «Альбион» сожрал наши типографии.
Грайс припомнил список дочерних компаний «Коварного Альбиона» – ни «Бактон», ни «Пилгрим пресс» там не значились. Он сказал об этом Ваарту, добавив, что не понимает, в чем тут дело.
– Так они обе две приказали долго жить, – откликнулся тот. – У-ху-ху-ху-ху!
– Рационализация производства, – туманно пояснил Грант-Пейнтон. – Они были нерационально маленькие.
– Вот меня сюда и загнали, – продолжал Ваарт. – Нас человек пятнадцать сюда загнали. Перво-наперво старину Дугласа – он теперь здесь швейцаром. Да еще пару парней – в Архивный сектор, в подвал. Да еще тройку – на шестой этаж, в Ремонтно-планировочный. Да еще…
Тут Грайс решился перебить Ваарта, обратившись к Грант-Пейнтону. Миссис Рашман отошла от них, чтобы поговорить о чем-то с Пам, и Грант-Пейнтон тоже примерился куда-то улизнуть, а Грайсу вовсе не хотелось оставаться один на один с чересчур словоохотливым и саркастичным Ваартом – нет уж, спасибо!
– Вы вот сказали «самый старый служащий», а мистер Ферьер проработал здесь, оказывается, всего четыре года. Так значит, «Альбион»-то – недавно учрежденная фирма?
– Вовсе нет! Ничего подобного! Ни в коем случае! Совсем наоборот! – энергично отверг Грант-Пейнтон предположение Грайса. – У «Альбиона» просто названия несколько раз менялись, а существует он с незапамятных, как говорится, времен. – Грант-Пейнтон облизал губы, собираясь начать обстоятельный рассказ. Многозначительно подмигнув Грайсу, Ваарт поспешно отошел к братьям Пенни, и было слышно, как он объясняет им, что Грант-Пейнтон, мол, опять пустился в свои дурацкие воспоминания. Ваарт плевал не только на элементарную вежливость, но и на самую обычную осторожность: ведь Грант-Пейнтон все же числился у них заместителем начальника отдела.
– Поначалу «Альбион» был просто типографией – печатал рекламные проспекты для маленьких компаний, талоны для камер хранения, надписи на бумажных пакетах и всякое такое. А учредили его в самом начале века, если не раньше. Потом он стал расширяться, начал покупать небольшие фирмы и наконец занялся недвижимостью. Вот вкратце как возник трест «Британский Альбион».
– Стало быть, у него длинная родословная?
– О, чрезвычайно длинная. Но в крупную коммерческую фирму он превратился для всех неожиданно и сравнительно недавно. Если не считать таких ветеранов, как Ферьер или Джек… Джеком Грант-Пейнтон назвал, по-видимому, Ваарта, и Грайс немного удивился их приятельской близости, – …почти все служащие. «Альбиона» были набраны после постройки нашего нынешнего здания, то есть три с половиной года назад.
– Стало быть, Джек начинал свою работу в другом здании? – спросил Грайс, надеясь, что Ваарт не обидится на него за фамильярность.
– Совершенно верно. Он начинал еще в старом типографском здании «Альбиона». Да это было вовсе и не; здание, а насквозь пропыленный викторианский курятник с ветхими пристройками, у Лондонского моста. Его, разумеется, снесли. Да «Альбион» давно уже отошел от печатных дел.
Что ж, по крайней мере Грайс теперь знал, с чего начиналась фирма, в которой он зарабатывает себе на жизнь. Бывшая типография, превратившаяся в коммерческий трест с уймой дочерних компаний. Если эти компании сохранили достаточную самостоятельность, то тогда, пожалуй, становятся понятными странные особенности внутриальбионского телефонного справочника.
Возможно, Грант-Пейнтон как раз и хотел объяснить ему происхождение этих особенностей. Грайс думал, что он закончит свои объяснения традиционным «Я ответил на ваш вопрос?», но ошибся: Грант- Пейнтон стал подробно рассказывать ему обо всех, даже самых незначительных этапах альбионской истории, и он очень обрадовался, когда Тельма оборвала этот нудный рассказ, явившись в отдел с подносом, на котором стояли чашки.
Служащие сгрудились вокруг Тельмы. Она в этот день не собирала десятипенсовики для торгового автомата, и все принялись приставать к ней с шутливыми расспросами, предоставил ли им «Альбион» кофе бесплатно – за неудобства, вызванные реорганизацией, – или Тельма сама угощает их: может, она ограбила банк, а может, у нее день рождения. Настроение у всех было взбудораженно-приподнятое и даже немного истерическое. Пока одни передавали коллегам чашки, другие торопливо рылись в карманах, ища на ощупь десятипенсовые монетки; слышались голоса, предлагающие Ваарту купить кофе сразу на всех – за то, что он, счастливец, только вчера вернулся из отпуска, – и убеждающие Тельму смотреть в оба, потому что он, чего доброго, попытается всучить ей иностранные монеты. Ни Тельма, ни Ваарт не обижались. Сослуживцы наперебой осыпали друг друга добродушными насмешками, и даже Копланд, словно бы позабыв о своей начальственной должности, перебросился какой-то веселой шуткой с Ардахом, человеком довольно мрачным; а Копландов дребезжащий смешок – заразительное «Кхи-кхи-кхи!» – вызвал в ответ целую бурю смеха. «Кххха! Ахххк! Чхих! Ф-ф-хе! Х-х-хе! У-ху-ху-ху-ху!» – слышалось со всех сторон. Так беспечно веселятся люди разве что в рождество.
Следующий день тоже мог бы стать радостным и приятно памятным для Грайса, не попади он в очень трудное, на его взгляд, положение. Никаких видимых изменений в раздолбанном, по выражению Ваарта, отделе за ночь, естественно, не произошло, и канцпринадлежники, разбившись на группы, начали утро с обсуждения увиденных накануне вечером телевизионных передач. После вчерашнего немного истерического веселья новый день прошел бы, наверно, гораздо спокойней, если б не торжественное событие, затмившее даже волнения, связанные с реорганизацией. Сослуживцы провожали миссис Рашман. Официально-то она должна была проработать до пятницы, но у нее оказались неиспользованными два льготных дня из тех шести, которые предоставлялись ежегодно всем служащим «Альбиона», и Копланд, понимая, что работать в отделе все равно нельзя, разрешил ей уйти домой с середины дня. Стало быть, приспело время прощальной церемонии – вот почему Грайс попал в затруднительное положение.
Ему, как и всем остальным, предложили написать что-нибудь на гигантской поздравительной открытке, купленной Пам в ближайшем к «Альбиону» магазинчике. На открытке был изображен подвыпивший слон, выливающий себе в рот огромный бокал шампанского, – не очень-то удачный выбор, если учесть солидные габариты миссис Рашман и ее всем известное пристрастие к рюмочке. На открытке было напечатано «Не забывай нам писать!», и большинство служащих развивали именно эту тему: «Если будет время!», «После медовых утех!» – и прочее в том же духе разными почерками добавляли они. Грайс, не успевший близко познакомиться с миссис Рашман, коротко приписал: «Желаю счастья, К. Г.». И вот, открытку-то он подписал, а денег на подарок и прощальную церемонию не вносил: Бизли, собиравший деньги под прикрытием своей лотереи, к нему не обратился. Не обратился – и правильно, по мнению Грайса, сделал; однако теперь Грайс никак не мог решить, можно ему принять участие в прощальном празднестве или нет. На деньги,
