— Да, это так, но…
— И ты станешь убийцей.
— Я стану Избранным героем, и да — это означает, что мне, может, и придется кого-то убить. Но этот человек будет заслуживать подобной участи.
Мать некоторое время молча смотрела ему в глаза. Затем воздела руки к потолку и, выдавив нечто похожее на «Ооооох!», вышла из кухни.
Крушила смотрел ей вслед с искренним изумлением. Да, Воин и другие Избранные убивали людей, когда это было необходимо, но они были героями, и убийство было частью их работы. Мать знала это и сама поведала ему множество историй о героях, приканчивавших людей и чудовищ направо и налево. Она с огромным воодушевлением рассказывала сыну легенды об ужасном мщении, которое Лорд-Чародей обрушивал на головы сбившихся с пути истинного волшебников и бежавших от правосудия преступников. Ее рассказы были полны страшных подробностей, и она, похоже, никогда не считала, что в этих подвигах было что-то недостойное.
Ныне же разница состояла в том, что ее сын сам решил стать Воином.
Оглянувшись, он увидел, что Непоседа и Паучок не сводят с него глаз.
— Заткнитесь, — сказал он.
— Я не сказала ни слова! — возмутилась Непоседа.
— Я тоже! — подхватила ее сестра. — Это были не мы. Наверное, с тобой говорили лерры.
— Не может такого быть! — заявил Крушила. — Ведь я не жрец и не чародей.
— А ты станешь жрецом или чародеем, если будешь Воином?
Крушила хотел сказать было «нет», но передумал.
— Не знаю, — признался он.
— А ты и вправду станешь убивать людей?
— Только плохих чародеев, — успокоил сестру Крушила. — Не настоящих людей. Во всяком случае, никого из Безумного Дуба.
Паучок торжественно кивнула, принимая объяснение брата. Непоседа выглядела не столь умиротворенной, но Крушила, прекратив дискуссию, принялся рыться в буфете в поисках пищи.
Во время еды Непоседа и Паучок ухитрялись хранить несвойственное им молчание. Мать не появлялась, и Крушила, едва заморив червячка, решил, что она не вернется, пока он торчит в кухне.
Он по-прежнему не мог понять причины ее гнева, но знал, что лучше не пытаться ее переубедить. Когда мама пребывала в подобном нестроении, сделать это ему никогда не удавалось. Отец и Арфа иногда могли в этом преуспеть, и Крушила никогда не понимал, как у них получается. Что касается его, то он предпочитал быть в другом месте до тех пор, пока гнев матери не рассосется сам собой. Поэтому, как только в животе перестало бурчать, он помахал сестричкам, вышел из дома и направился в павильон.
Лорд-Чародей обеспечил им сухую ночь и приятный прохладный день. Солнце едва успело выглянуть из-за далеких восточных утесов, и клочья утреннего тумана еще висели на деревьях и над полями. У Крушилы не было никаких причин спешить. Неторопливо прошагав мимо кузни и плотницкой мастерской, он пошел по центральной тропе, ведущей к подножию террасы, на которой стоял павильон. Проходя в тени навеса мимо дверей пивного подвала, Крушила поздоровался с Пивоваром и Младшей жрицей. Из темноты подвала до него долетали непонятные звуки: жрица, видимо, убеждала лерров на их языке позаботиться о качестве новой партии пива.
На его приветствие никто не ответил. Крушилу это нисколько не удивило — люди заняты делом. Он вышел из тени на солнце и стал подниматься в павильон по южным ступеням. Поднявшись, сделал еще один поворот и оказался в самом павильоне.
Оставшийся после вчерашнего веселья мусор был почти убран, пол уже успели подмести. Крушилу занимал вопрос, сделали это поднявшиеся с раннего утра обитатели поселения или Старшей жрице удалось уговорить пару-тройку лерров.
Заметив рядом с главным очагом, в котором еще теплился огонек, старую женщину, Крушила решил, что уборкой с помощью своей магии занимались чародеи.
Но магия чародеев, как и магия жриц, зависела от лерров. Разница состояла лишь в том, что чародеи использовали других лерров, тех, что не привязаны к определенному месту. Жрец мог призвать духов земли и деревьев, полей и вод, корней и ветвей, словом, тех духов, которые привязаны к своему уголку мира, в то время как чародей управлял духами ветра и огня, света и тьмы, духами, которые вольны перемещаться, куда им заблагорассудится, или туда, куда их направит повеление чародея.
И жрецы, конечно, просили лерров об одолжении и торговались с ними об условиях, в то время как чародеи, по слухам, связывая лерров со своей личностью определенными заклятиями, вынуждали их действовать.
Старшая жрица могла призвать на помощь лерров самого павильона — духов досок и камней, обитавших в здании. Она могла обратиться и к леррам произраставших вокруг павильона деревьев. Ей могли помочь лерры мышей и насекомых, живших под полом. Чародеи, чтобы произвести уборку, могли призвать себе в помощь половину ветров мира, чтобы те унесли весь мусор и могучими порывами сдули пролитое гуляками пиво. Как бы то ни было, но пол был подметен.
Пока Крушила стоял, размышляя над этой важной проблемой, старая чародейка подняла глаза и, увидев его, сказала:
— А, юноша. Не хочешь подойти ближе?
Крушила растерялся. Подобно большинству своих земляков он избегал чужих, а эта женщина была не только чужой, но к тому же еще и чародейкой. Она, не зная местных порядков, могла невольно рассердить лерров, или им просто могло не понравиться ее присутствие. Но она имела под рукой собственных лерров — чужих лерров, не привязанных к Безумному Дубу или к окружающей местности.
В силу хотя бы одного этого грубить старухе не стоило, а если он собирался стать лучшим в мире воином, одним из Избранных, одним из героев, призванных защитить Барокан, когда у Лорда-Чародея поедет крыша, то ему постоянно придется иметь дело с незнакомцами и даже с чародеями. А значит, надо побороть нежелание с ними общаться. Крушила расправил плечи и решительно зашагал к старухе.
Чародейка показала на свободный стул, он сел.
Некоторое время они молча, разглядывали друг друга, стараясь при этом не казаться невежливыми. Первой нарушила молчание чародейка.
— Мне известно, что в Безумном Дубе не пользуются настоящими именами, поэтому скажи, как тебя здесь именуют?
— Крушила, — ответил молодой человек.
— И что же ты крушишь? — недовольно поморщившись, спросила она. — Не головы, надеюсь?
— Нет, — улыбнулся Крушила. — Мамины тарелки, подпорки для бобов и все такое. В детстве я был страшно неуклюжим. Отец говорил, это потому, что я расту слишком быстро, и мое тело не успевает приспособиться.
— Это ничуть не лучше, — сказала чародейка. — Взрывной нрав не слишком полезная черта для Воина, но неуклюжий Воин… Что может быть хуже?
— Теперь-то меня нельзя назвать неуклюжим, — ответил Крушила. — Можешь спросить Маленькую Ткачиху или Кудряшки.
— А кто это?
— Девчонки, с которыми я танцевал вчера вечером. Они тебе скажут, что с возрастом я исправился.
— Значит, ты помнишь вчерашний вечер?
— Во всяком случае, большую его часть.
— И пиво не смыло воспоминания? Ты помнишь, как танцевал. А помнишь ли ты разговор с моими спутниками до того, как заиграла музыка?
— О том, чтобы стать Воином? Да, помню.
— И ты по-прежнему хочешь занять этот пост?
Крушила не знал, что сказать. Он еще не забыл слова мамы и ее сердитое лицо.
— Теперь я ни в чем не уверен, — ответил он наконец. — Я не хочу становиться убийцей.
— Тогда все в порядке, — сказала волшебница. — Мы вовсе не желаем, чтобы ты сходу воткнул меч в
