— Они все больны?
— Просто забери меня отсюда! — Тала шагнула к чародею, протягивая руки.
Он отлетел назад, наткнулся на святилище, шапочка слетела с его головы. Лицо чародея побелело.
Затем он, взял себя в руки и ткнул талисманом в Талу.
— Вот уж вряд ли! — заявил он. — Держись от меня подальше, жрица. Я передумал. Пожалуй, поищу другую деревню, которая мне больше придется по вкусу.
Чародей быстро подобрал шапочку и водрузил на место.
— Прошу прощения, милые дамы, но, боюсь, мне пора.
Ветер, на какое-то время стихнувший, внезапно взревел и словно бы обернулся вокруг чародея. Фигура его заколыхалась и исчезла.
— Нет, погоди! — закричала Тала.
— Прощай, жрица! — донесся откуда-то сверху голос чародея.
Тала задрала голову, моргая на солнце, но не увидела ничего, кроме голубого неба и бегущих облаков. Ветер бросил ей в лицо волосы, хлеща по глазам, и ей пришлось отвернуться.
Тогда она стащила с плеча лук, выпутала из волос, опустилась на колени и натянула тетиву.
— Духи моего дома, скройте меня от врага, — проговорила она. За ревом ветра ее голос был не слышен человеческому уху. — Простите мне ту напраслину, что я вынуждена была возвести на вас. Направьте мой удар на врага.
Тетива зазвенела, и Тала вынула стрелу из колчана на спине.
— Если вы считаете это правильным, направьте этот кусок дерева из ваших лесов прямо ему в сердце, чтобы он никогда уже не смог вернуться и причинить нам зло.
Куда больше ее беспокоило то, что этот человек мог причинить зло другой деревне, но и возможного возвращения тоже нельзя было исключить, если он поймет, что она блефовала, а кроме того, Тала отлично знала, что местным леррам глубоко безразлично то, что может произойти где-то еще.
И ни слова о ее намерениях — или их собственных — относительно чародея. Тала поморщилась. Затем поднялась и стала поворачиваться, пока не ощутила нужное направление. Наверное, хотя бы один лерр направлял ее, но вот точно или нет — это вопрос. Она наложила стрелу, натянула тетиву, прицелилась и выстрелила.
Ветер словно подхватил стрелу, она неслась все выше и выше, пока не исчезла из виду.
А потом Тала услышала короткий вскрик, ветер мгновенно стих, и безжизненное тело чародея рухнуло с неба на ячменное поле старого Пивовара, с жутким стуком грохнувшись о землю.
Долгое время стояла неестественная тишина. Наконец Кожевница проговорила:
— Ты убила его.
Тала не потрудилась ответить. Она слушала духов. Несколько из них заговорили разом, сообщая, что мужчины возвращаются, что талисманы и магические штучки, принадлежащие чародею, рассыпанные по полю, — это гадость, которую надо срочно убрать, а вот его кровь освежит землю, когда уберут остальное, и что ей прощают ее ложь.
Интересно, понимают ли они, насколько эта ложь близка к правде? Тала вовсе не собиралась уходить с чародеем и становиться его собственностью. Ей было более чем достаточно ощущать себя собственностью всей деревни, и вариант обрести лишь одного хозяина нисколько не улучшил бы положения. Однако слова о бесконечных просьбах к ней были сказаны от души. Она никогда не хотела становиться жрицей.
Впрочем, и появляться на свет она тоже не просила, однако была весьма рада, что живет. Да и преимущества жречества порой тоже приносили радость.
Тала на мгновение задумалась о талисманах чародея. С их помощью, если научиться, она смогла бы управлять ветрами как чародей, летать в небе, скрываться от чужих глаз. Искушение было велико…
Но что бы она стала делать с таким могуществом?
Всю жизнь она обладает силой жрицы, умением торговаться с леррами и выпрашивать у них милости. Что они дали ей такого, чего нет у других молодых женщин, и какую цену ей пришлось заплатить? И что ей делать с еще большей сверхъестественной мощью? Она поглядела в лицо Кожевницы, потом Болтушки, и увидела, что соседки, даже родная тетя, боятся ее.
И как только что показала пущенная стрела, волшебные чары не скроют ее от лерров.
Так зачем тогда себе голову морочить? Что сам чародей получил от своей магии? Он явился сюда, чтобы похитить женщин. Какой же одинокой и несчастной была его жизнь, коль он пошел на такую жестокость!
И с этой мыслью все искушение украсть магию чародея испарилось. А заодно и желание покинуть деревню. Стоит только подумать, насколько одинока и пуста жизнь тех людей, которые не могут разговаривать с любым камнем или деревом!
— Благодарю вас, духи моего дома, за помощь и ответы, — произнесла жрица, снимая тетиву с лука.
И, вздохнув, направилась к ячменному полю, чтобы разобраться с останками.
Меч медленно выпрямился. От холода затекла спина.
— Видел? — спросила младшая жрица. — Нам нужен Лорд-Чародей для борьбы с такими вот людьми! Обман, насилие, убийство — и проделал это один чародей.
— Эта Тала вполне успешно разобралась с ним и сама, — заметил Меч, неторопливо вставая на ноги. Уточнять, что тот древний чародей не смог никого изнасиловать или убить, он не стал. — По-моему, если люди сами организуются как следует, нам не потребуется ничья помощь против чародеев.
— Но ты подумай, насколько умен был тот чародей, отослав мужчин прочь! Если бы Тала не оказалась столь сообразительной и не догадалась солгать…
— Но она догадалась, — перебил Меч.
— А если бы нет? Пока существуют чародеи, нам всегда будет нужен Лорд-Чародей. А пока есть Лорд-Чародей, нужны и Избранные. Нам нужен
— Возможно. — Он пожал плечами. — Уже поздно, и я замерз. Доброй ночи, жрица. И спасибо за то, что дала мне ощутить этот маленький кусочек прошлого. У меня теперь есть пища для размышлений.
Младшая жрица некоторое время смотрела на него, затем сдалась.
— Ну тогда спокойной ночи, Меч.
Шагая к дому матери, Меч размышлял о только что пережитом, однако заботила его вовсе не опасность бесконтрольной магии. Вместо этого он поймал себя на том, что вспоминает, каково это — быть женщиной, когда тело движется совсем иначе и когда чувствуешь себя уязвимым. И каково это — быть жрицей, связанной с духами места, вечно в окружении нечеловеческих голосов лерров.
Он провел месяцы вместе с Говоруньей, более известной как Болтунья, слышавшей всех лерров, а не только тех, что общаются с местными жрецами. Теперь он имел некоторое представление, с чем ей приходилось постоянно жить — с валом голосов и требований.
Но он испытал также и близость Талы с ее домом, и теперь ощущал странную изолированность от окружающих. Даже до того, как он принял роль Избранного Воина, у него порой возникало чувство, что ему не место в Безумном Дубе.
А теперь он знал, насколько человек может принадлежать этому месту. Тала во многом была его противоположностью. Она была частью поселения, а он нет. Но при этом она была заперта здесь, хотя и имела полную поддержку.
У всего есть своя цена, свои плюсы и минусы — так устроен мир. И единственное, что может человек, — это найти нужное равновесие.
Существование Лорда-Чародея и Избранных — часть системы, поддерживающей Барокан на протяжении веков, и нравится ему или нет, такая система есть. И с этим придется смириться.
Ну, по крайней мере до тех пор, пока существуют чародеи. Если в один прекрасный день они вымрут, все изменится.
А сейчас во всем Барокане осталось всего восемнадцать или девятнадцать чародеев. Они таки
