пересек комнату и занял место во главе стола.
Раньше он никогда не сидел во главе стола, и это ему совсем не понравилось: место по праву принадлежало его дяде. Как человек знатный, Ханнер с детства привык отдавать приказы слугам и солдатам и ожидал некоторых знаков почтения, но и сам он всегда был подчинен кому-то: родителям, дяде, правителю, городским сановникам. Ему, конечно, случалось оказываться обладателем самого высокого ранга за столом — но только в дворцовой кухне или в таверне, и никогда — в парадной столовой. Было очень странно сидеть в высоком резном кресле и смотреть вдоль всего стола.
Перед ним стояла чистая тарелка, а поблизости — полупустые блюда с хлебом и ветчиной и кувшин со слабым пивом. Ханнер заметил, что другие не стали дожидаться его, чтобы начать есть; Берн еще не убрал грязную посуду и рассыпанные крошки.
Ножом Ханнер подцепил кусок ветчины, переправил его на тарелку и потянулся за пивом и принесенной Берном оловянной кружкой.
— Милорд, — обратился к нему Йорн, когда Ханнер налил себе пива, — я должен вернуться в часть.
Удивленный, Ханнер поднял взгляд.
— Что, чародейство развеялось? — спросил он, опуская кувшин.
И понял, что должен был спросить об этом раньше, как только спустился и увидел поджидающую его Рудиру. Это было самым главным, единственным, что на самом деле могло повлиять на его поступки.
— Нет, — сказал Йорн.
— Нет,-повторил Зарек. Он сидел слева от Ханнера. — Смотри!
Его тарелка взвилась в воздух, потом снизилась и принялась крутиться; во все стороны полетели хлебные крошки. Одна шлепнулась Ханнеру в пиво.
— Прости. — Тарелка упала с высоты примерно в фут и громко звякнула.
— Ничего. — Ханнер взял кружку и поглядел на плавающую в ней крошку, потом поднял взгляд и заметил полные молчаливого осуждения глаза Берна. Ничего не поделаешь, он слуга, а Зарек, хоть и в отрепьях, — гость; слуге полагается терпеть любые выходки. Ханнер, морщась, залпом осушил кружку и поставил ее на стол.
— Итак, чары по-прежнему здесь, — проговорил он. — А вообще за ночь хоть что-нибудь изменилось?
Остальные переглянулись; сперва все молчали, потом Зарек сказал:
— Так хорошо, как здесь, я не спал долгие годы, спасибо вам за замечательную постель, но больше ничего не было.
— Из дворца ничего не слышно? — Вопрос был задан Альрис, но она посмотрела на Берна.
— Со времени вашего прибытия, милорд, никто не приходил, — отвечал Берн.
— Может, кто-нибудь получал какие-то вести другим способом? — Ханнер оглядел стол и тех, кто стоял вокруг. — Может быть, кому-то было послано сновидение?
Чародеи молча разводили руками.
— Альрис?
— Ничего я не слышала, — замотала головой та. — Если и был какой-то сон, я не помню.
— Мне был сон, — заявила Рудира. — Не послание, нет — кошмар. Очень мерзкий. Огонь, я падаю, задыхаюсь... все мешается, и... что-то будто меня зовет.
С полдюжины голосов зазвучало разом:
— И меня тоже!
— И меня!..
— Нo это же было раньше, — выбился из общего хора голос какой-то молодой женщины. — Из-за всего этого я и проснулась, до того, как обнаружила, что могу творить чудеса. Мне снилось, что я лечу и горю на лету, а потом я упала, и все падала, падала, и утонула в земле, точно в омуте, а земля сыпалась на меня, и погребла меня, я попала в ловушку и задыхалась... и тут я проснулась и обнаружила, что мои простыни кружатся в воздухе.
Снова разом зазвучало несколько голосов, но на этот раз они не соглашались друг с другом — кое- кто твердил, что кошмары приснились им позже, уже здесь, в особняке.
— Тихо! — рявкнул Ханнер. Он встал и обратился к Рудире: — Когда тебе привиделся кошмар?
— Я не спала, когда на меня снизошла сила, — ответила она. — У меня что-то будто вспыхнуло в голове... и я смогла взлететь и... ну, об остальном все вы знаете. А сон про то, как я горела, падала и задыхалась, я увидела только здесь, в этом доме.
Ханнер кивнул и показал на Йорна.
— Мне ничего не снилось, — проговорил солдат. — Когда поднялся крик, я не спал и начал помогать другим в казарме — ну, и обнаружил, что могу двигать вещи.
Следующий, Алар, сын Агора, спал, когда на город обрушилась неведомая магия, его пробудил кошмар, который возвратился, правда, не с такой силой, когда он лег спать в доме лорда Фарана.
Следующая, та молодая женщина, чьи простыни кружились над ней, была разбужена кошмаром, но он не возвращался. Ханнер спросил ее имя, и она назвалась Артальдой Прелестной.
В конце концов выяснилось, что из одиннадцати присутствующих чародеев четверо, когда пришла сила, бодрствовали, а семерых оставшихся разбудил кошмар, причем один и тот же — об огненном полете в земляную ловушку. Четверым — двоим из тех, кто не спал, и двоим, видевшим кошмар раньше, страшный сон, хотя и не такой пугающий, приснился здесь, в особняке на Высокой улице.
Ни Ханнеру, ни Альрис, ни Берну не снилось ничего, насколько они могли вспомнить.
— Второй сон был другим, — сказала Дессет с Восточной Стороны, толстушка, одна из тех, кому кошмар снился оба раза. Накануне, пока отряд наводил порядок в городе, она была среди летунов. — Меня что-то звало. А в первый раз, по-моему, нет.
— Меня звало тоже, — согласилась Рудира.
— А меня звало оба раза, — заявил Варрин-Ткач, последний из летунов, дважды видевший страшный сон. Обретение им магических способностей имело самые разрушительные последствия — его дом еле уцелел.
В это время в столовую вошел еще один только что проснувшийся чародей, и Рудира тотчас взяла его в оборот.
— Снилось тебе что-нибудь ночью? — требовательно спросила она.
— Что? — переспросил чародей, паренек по имени Отисен, сын Окко.
Рудира повторила вопрос. Отисен, сын фермера, который оказался в городе ради того, чтобы посоветоваться со жрецом, как раз когда появилась новая магия, недоуменно оглядел смотревших на него людей.
— Снилось вроде, — сказал он. — Точно не помню.
Рудира, похоже, готова была допрашивать его дальше, но тут вмешался Ханнер.
— Вряд ли это имеет значение, — проговорил он. — Думаю, уже ясно, что здесь действовал какой- то общий фактор — нечто, породившее ваши кошмары и наделившее вас странной магической силой. Ясно и то, что на разных людей это нечто повлияло по-разному — именно поэтому кто-то из вас более могуществен, у кого-то более яркие сны и так далее. Выяснять точно, какое воздействие на кого оказано, не так уж и нужно. А вот что, возможно, нужно и важно — так это выяснить, что оно такое, постоянен ли эффект и можете ли вы что-то еще, о чем до сих пор мы не знаем. Нам известно, что сила не исчезла, что кошмары все еще снятся, — но сны видели не все, и во второй раз они были, похоже, не такими яркими, как сначала. А теперь скажите: заметил ли кто-нибудь еще что-то необычное? Может быть, магия ослабла?
Чародеи переглянулись.
— Вчера, когда все только началось, было много крика, — заметила Рудира.
— Это из-за кошмаров, — сказал Зарек. — Я проснулся от своего крика, и другие вокруг меня — тоже. Я так перепугался, что решил, будто вот-вот свихнусь.
— Может, так и случилось, — сказал кто-то. — Может, мы все свихнулись, и теперь все нам только мерещится.
