немецких баронов и пасторов отняли имения и сделали их казенными. Но арендаторами имений в большинстве случаев оставили тех же баронов. В казенных имениях измерили и переоценили крестьянские земли, ввели так называемые «ваккенбухи» — списки, определявшие крестьянские повинности и налоги. Это не позволяло больше помещикам самовольно распоряжаться крестьянами. В казенных имениях положение крестьян несколько улучшилось.
Из-за этой и ряда других реформ немецкие помещики ненавидели шведское господство и мечтали о поляках, во время владычества которых в XVI веке король Сигизмунд Август будто бы издал для видземских помещиков специальную привилегию в благодарность за признание власти Польши. Правда, польский сейм не утвердил эту привилегию, но видземские помещики никогда о ней не забывали.
Особенно горячо выступал против шведов политический деятель Иоганн Рейнгольд Паткуль, имя которого часто упоминается в романе Упита. За организацию заговора видземских помещиков против шведов Паткуль был арестован и приговорен в 1694 году к смертной казни. Но ему удалось бежать. После этого он поступил на службу к польскому королю. В 1702 году Паткуль перешел на сторону Петра Первого. В 1706 году он опять попал в руки шведов и год спустя был казнен.
Эти сложные взаимоотношения между самими эксплуататорами накануне Северной войны и бесправное, ужасное положение крепостных крестьян в последний период владычества шведов в Прибалтике Упит исторически правдиво изобразил в первых двух книгах романа, которые и были опубликованы в 1937 году под названием «Первая ночь».
Сперва Упит не намеревался продолжать «Первую ночь». «Но уже к концу работы, — указывает автор, — возникло такое чувство, что исторически подхваченная идейная нить не развернута до конца, что судьба латышского народа в важные XVII и XVIII века, во время смены шведского и русского владычества требует более широкого беллетристического изображения». И тут снова на помощь пришел автор «Петра Первого». «Толстой, — пишет Упит, — навел меня на мысль начать продолжение своего повествования именно с того места, до которого он довел свое…»
Как известно, в конце второй книги «Петра Первого» показано, что через полтора года после тяжелого разгрома под Нарвой царский генерал Шереметев уничтожил значительные шведские соединения возле Юрьева, еще через некоторое время занял Алуксне и, следовательно, уже вошел в Северную Видземе. Чтобы ослабить тыл Карла XII, Шереметев, по указанию царя, захватил Северную Ливонию. При этом из царской армии дезертировали калмыки. Дезертиры производили набеги и уничтожали все, что им попадалось на пути.
Андрей Упит посылает латышских крестьян во главе с героем «Первой ночи» Мартынем Атаугой летом 1708 года к эстонской границе защищать свою землю от разбойничьих орд. «Но после того, как из этого ничего путного не получилось, — говорит автор с несколько ироническим подтекстом, — я им разъяснил, как глупа их покорность шведскому владычеству, показал всю злостность, деспотичность и алчность проводимой Карлом XII политики в Латвии, убедил крестьян добровольно вступить в армию Петра Первого и бороться «У ворот Риги», чтобы русские заняли город и завоевали всю страну».
Так три года спустя после «Первой ночи» появился новый роман — «На грани веков», который летом 1940 года, незадолго до установления Советской власти в Латвии, вышел двумя отдельными книгами: «На эстонской границе» и «У ворот Риги».
В 1950 году, составляя десятый том собрания сочинений, автор, ничего не меняя в композиции и тексте, объединил все большое историческое повествование о жизни и борьбе латышских крепостных конца XVII и начала XVIII века в один роман «На грани веков». Так было создано большое монолитное художественное полотно.
История возникновения романа Андрея Упита связана, следовательно, с одним из самых выдающихся русских советских исторических эпосов. Эта связь не случайна. К сожалению, историки латышской литературы до сих пор отмечали лишь ее фактическую, а не принципиальную сторону.
2
Роман Алексея Толстого навел Андрея Упита на мысль изобразить события в Латвии эпохи Петра Первого. Тематически оба произведения соприкасаются. Но они соприкасаются также и идейно, по своим проблемам.
В теме Петра Первого Алексей Толстой, как он сам это признает, искал «разгадки русского народа и русской государственности», понятие его сущности и основы. «Чтобы понять, — пишет А. Толстой, — тайну русского народа, его величие, нужно хорошо и глубоко узнать его прошлое; нашу историю, коренные узлы ее, трагические и творческие эпохи, в которых завязывался русский характер»[21].
Эпоха Петра Первого привлекла внимание писателя тем, что первое десятилетие XVIII века «… являет собой удивительную картину взрыва творческих сил, энергии, предприимчивости. Трещит и рушится старый мир. Европа, ждавшая совсем не того, в изумлении и страхе глядит на возникающую Россию…»[22].
Царь Петр, которого Пушкин называет «строителем чудотворным», — наиболее яркий выразитель этой эпохи. Он разрешает историческую задачу великого русского народа — выводит его на мировую арену, в боях прорубает выход к Балтийскому морю. Андрей Упит тоже хочет «разгадать» основы существования своего народа, понять предпосылки его исторического существования и развития. Райнис в своем эпосе, задуманном монументальным, — «1905-й год» — дал отдельным балладам заголовок «Большая загадка» и видел разгадку в революционном единстве латышских рабочих с пролетариатом великой России. Ту же проблему, только в историческом разрезе, выдвигает Андрей Упит в романе «На грани веков». Автор помогает своему герою Мартыню Атауге, который и руководил полным приключений походом к эстонской границе, понять, что этот путь не был настоящим. Верный путь — идти вместе с русским народом, а не со шведами и поляками, не с балтийскими баронами.
И отважный кузнец из Приедайне добровольно вступает в армию Петра Первого, чтобы отогнать от Риги шведов, чтобы под защитой нового мощного Русского государства землю его никогда не топтали иноземные захватчики, чтобы установился мир и народ был огражден от физического уничтожения.
Северная война стала поворотом в жизни латышского народа. Старинная традиционная дружба с русскими приобрела государственную основу, судьбы латышского народа политически, экономически и культурно были связаны с великим русским народом и государством. Россия получает жизненно необходимый выход к Рижскому заливу, а Латвия — защитника против иноземных захватчиков, широкий рынок и верного друга в лице самого русского народа.
Конечно, крепостной Мартынь имел обо всем этом туманное представление. Он лишь чувствует мощь новой России, видит непрерывно идущие по берегу Даугавы войска — хорошо обученные и оснащенные, дисциплинированные и отважные. Вскоре после войны вновь очутившись в Риге, измученной во время осады голодом и чумой, Мартынь видит, что город живет, что в порту кипит работа, потому что расширились торговые связи с внешним миром, а из России поступают разные товары, И хорошие ремесленники здесь ценятся на вес золота.
Разорившийся мелкопоместный помещик поляк Крашевский, чудак и просветитель крестьян, говорит Мартыню:
«Да, с русским царем уже не шути, удивительные дела он вершит. Страна у него необъятна и богата, не ленись только нагибаться и поднимать то, что валяется под ногами. И он учит лежебок, не жалея палок, а голов и того меньше. Бороды боярские долой, долгие полы долой, баричей — за границу учиться труду, ремеслу и ратному искусству, горожан и мужиков в солдаты, церковные колокола на пушки. Попы вопят о пришествии антихриста, но поделать с ним ничего не могут. Петр уже отнял у турок Азов, выгнал из Карелии шведов, среди невских болот заложил новый город, туда уже идут голландские и английские корабли. Скоро может наступить такое время, когда он изгонит шведов со всего Балтийского моря».
Некоторое время Мартынь тоже верит, что с господством Петра наступит новый порядок, крепостным станет легче. Но затем он видит, что прогнанные шведами помещики возвращаются в свои дворцы, получают обратно свои привилегии. Над спинами крестьян снова свистит господская плеть, а драгуны Петра
