помогают баронам сводить счеты с каждым непослушным крестьянином.
Мартынь и его друзья уже не надеются получить свободу от русского царя. Они вспоминают, чему учил их в окопах на подступах к Риге украинский крестьянин в солдатской шинели.
— Ниякой свободы, браток, не буде и в городи, поки моими не станут Киев, Полтава и Петербург, поки польский мужик не здобудэ Варшаву, а ты оцю саму Ригу.
В конце романа кузнец уходит в Ригу с сознанием, что свободу трудового человека еще нужно завоевать и осуществят это будущие поколения. Автор заканчивает роман предсказанием, что Рига, и леса, и дороги, и вся земля будут когда-нибудь в руках таких людей, как Мартынь Атауга и его маленький приемный сын Пострел.
Андрей Упит и Алексей Толстой одинаково понимают задачи исторического романа. Вооружившись глубоким и верным марксистско-ленинским пониманием прошлого, они хотят, чтобы читатель яснее увидел достижения сегодняшнего дня. Оба писателя смотрят в прошлое с точки зрения настоящего. Царь Петр Толстого и кузнец Мартынь Упита — люди своей эпохи и своего класса. Но их эпоха велика и значительна. Она представляет собой исторически необходимую ступень на пути к настоящему.
Некоему литератору, считавшему «Петра Первого» романом, посвященным исчезнувшему прошлому, Алексей Толстой ответил: «Исторический роман не роман об отжившем. Это повествование о настоящем, точнее, о том наследии предков, которое пережило века и стало нашим достоянием. Писать романы только об отжившем неинтересно»[23].
Говоря об освещении прошлого в историческом романе, Андрей Упит отмечает: «Побуждение к исследованию прошлого вызывается обычно общественными условиями настоящего. Мы наблюдаем вокруг себя и положительные и отрицательные явления различного масштаба, которые могут быть поняты и освещены лишь в историческом разрезе, когда найдены их корни в недалеком или отдаленном прошлом». И тут же, говоря о создателе исторических романов, Упит продолжает: «Даже углубляясь в самое далекое прошлое, он исходит из настоящего, из последнего звена в длинной цепи развития и показывает ту эпоху в свете изучения настоящего, давая понять его органические связи со всем, что пришло после».
А. Толстой тоже указал, что работа над романом «Петр Первый» прежде всего означала для него «…вхождение в историю через современность, воспринимаемую марксистски»[24].
Во второй половине тридцатых годов, когда в наполненной угаром национального шовинизма атмосфере нельзя было вымолвить ни одного слова признательности русскому народу, одним из главных и насущнейших требований стало напоминание об исторической связи латышского и русского народов, о том, что латышский народ может существовать и развиваться лишь вместе с русским народом, ибо ему не по пути с гитлеровской Германией потомков баронов-грабителей. И это Упит сказал своим романом в годы ульманисовской диктатуры, доказав, что передовой социалистический писатель может охватить в историческом материале современные проблемы, связать историю с настоящим, бороться за настоящее и будущее.
Когда Андрей Упит писал «На грани веков», он ощутил такую же потребность в реалистическом изображении прошлого, как Алексей Толстой и другие писатели Советского Союза, где сразу после Октябрьской революции, особенно в тридцатые годы, бурно расцвел жанр исторического романа. Эта потребность вызывалась желанием помочь настоящему верным реалистическим изображением исторических событий и выдающихся личностей.
Алексей Толстой писал свой роман под влиянием победы Октябрьской революции. Упит работал над своей книгой в стране капиталистической диктатуры, но тоже после Октябрьской революции. 1917 и 1919 годы научили его глубже понимать революционность русского народа, его великую освободительную роль в истории человечества. Поэтому он мог смелее направить своего Мартыня на правильный путь. Следует помнить, что в период создания романа русский народ сбросил с себя ярмо эксплуатации, сверг царя, помещиков и капиталистов, стал народом советским. Проповедовать в таких условиях общий путь с русским народом означало призывать к коммунизму. То, о чем А. Толстой мог говорить открыто, А. Упит должен был утверждать иносказательно.
Оба писателя строго придерживаются реалистических позиций, точно соблюдают историческую подлинность. Они отказываются от идеализации и модернизации исторических героев, чем так охотно занимаются романтики. Толстой, изображая царя Петра как смелого и дальновидного созидателя новой России, как выдающуюся, титаническую и прогрессивную личность, в то же время его не идеализирует. Царь был и остается защитником помещиков, не облегчающим участь крепостных крестьян, но порой делающим ее еще более тяжелой. С помощью художественных образов и картин Толстой подтверждает правильность ленинского тезиса о том, что Петр «ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства» [25].
Хотя Андрей Упит нигде художественно не изображает Петра, а лишь дает его публицистическую характеристику или же упоминает о нем в пересказах хронологических событий, писатель представляет себе личность и историческое значение царя так же, как Толстой. В романе «На грани веков» русский царь нигде не показан как друг латышского народа, но его завоеваниям и деятельности придается прогрессивное значение. Упит называет Петра «одним из крупнейших политических и государственных деятелей и психологически наиболее притягательной личностью в мировой истории».
Подчеркнув значение выдумки, воображения и смелой фантазии при создании исторического романа, оба писателя в то же время отмечают, что необходимо собирать материал, заниматься научными исследованиями. Многие годы А. Толстой искал в архивах документы петровских времен, внимательно изучал их и, по признанию советских литературоведов, опередил даже историков.
Заслуга Упита перед историей Латвии в том, что он разоблачил легенду про «добрые шведские времена». Латышские буржуазные историки того времени всячески восхваляли владычество шведов в Видземе. Андрей Упит не отрицает прогрессивного значения проведенного в период царствования короля Карла XI отчуждения имений, введения «ваккенбухов» и других реформ. Он наглядно показывает различие положения крестьян в казенном имении Лапмуйжа и в принадлежавших немецким баронам Атрадзе и Приедайне. Но по ходу романа классовый характер этих мер выясняется все больше. И приедайнский кузнец понимает, что редукция имений и реформы проведены не для того, чтобы улучшить положение крестьян, а чтобы обессилить местных немецких помещиков, а плоды крестьянского труда передать в руки шведского монарха. «Барин барину глаз не выклюет», но «если на два едока одна миска, то иногда и выклюет», рассуждают крестьяне. Изданный Карлом XII закон о жестоких наказаниях крестьян, противящихся помещикам, уничтожает последние остатки веры Мартыня в шведский «гуманизм».
Документальную правдивость романа Алексея Толстого подчеркнул и Упит, отметив, что его «следует причислить к числу тех немногих произведений мировой литературы в жанре исторического романа, в котором документально историческая правдивость органически сочетается с богатой фантазией художника эпического размаха». Это можно сказать и о романе самого Андрея Упита. Художественно роднит произведения писателей язык их романов. Возможны, как известно, два противоположных, в равной мере ошибочных направления — архаизация языка и его модернизация. Вначале советскому историческому роману пришлось особенно бороться с архаизацией. Писатели, пытаясь отобразить языковой колорит соответствующей эпохи, порой слишком увлекались поисками старых, забытых слов, различных варваризмов и вульгаризмов, некритически относились к старинной разговорной речи и таким образом впадали в языковой натурализм. Это такая же ошибка, как и загромождение различными историческими бытовыми деталями, этнографическим реквизитом.
В «Петре Первом» очень силен колорит языка эпохи, но роман без нужды не архаизирован, не стилизован. Устаревшие слова употребляются весьма осторожно, главным образом лишь там, где они нужны для обозначения старинных орудий, оружия, одежды или какого-нибудь архаического предмета и обычая. Между языком автора и речью действующих лиц нет принципиальных различий.
«Мой «Петр Первый» написан языком вполне современным, — отмечал А. Толстой. — Архаизирована лишь тональность речи. Было бы реакционно в наше время прибегать к древнему исключительно языку, даже в историческом повествовании. Тональность архаизировать — это другое дело…»
А. Толстой следовал принципу, сформулированному еще основателем исторического романа Вальтером Скоттом, который тоже выступал против архаизации и модернизации языка.
