черными провалами. Казавшиеся белыми-белыми лица людей то тонули во мраке, то снова возникали из него, — серые, незнакомые.
Шум, толкотня и ужас… В Москве на вокзале тоже бурлил шумный людской поток, но там было светло, бабушка крепко держала его за руку, и не надо было самому ни о чем думать и заботиться. Теперь же Вилнит чувствовал себя щепкой в бурлящем водовороте и знал только одно: надо где-нибудь остановиться, за кого-нибудь ухватиться, иначе сомнут, задавят. Выпуская с шипеньем клубы черного дыма, проходили мимо невидимые паровозы. Колеса вгрызались в стальные рельсы, лязгали буфера. Разрывая воздух, отдаваясь в ушах, завывали гудки…
Высадившиеся из вагона пассажиры вовсе не торопились расходиться, видимо не зная, куда идти. Вещи были сложены тут же, возле вагонов, около них оставались женщины и дети, а мужчины бегали, о чем-то расспрашивали, что-то выясняли, возвращались и, посоветовавшись, снова убегали. Вилнит решил остаться на месте, а то, пожалуй, совсем тут потеряешься. Он присел на мягкий тюк, но подбежал какой-то злой мальчишка и столкнул его. Тогда Вилнит пробрался к низенькому белому домику и опустился на окантованный железом ящик. Высокий старик с седыми свисающими усами посмотрел на него, но ничего не сказал. Хотя груды багажа со скорчившимися на них женщинами и закутанными в одеяла детьми и служили некоторой защитой от холодного ночного ветра, все же Вилнит сильно озяб. Подбородок у него дрожал, а засунутые в карманы штанишек руки цепенели.
Хотелось спать, но мешал беспрестанный стук колес, пыхтенье паровозов и пронзительные гудки: чуть услышав один, уши уже ждали другого. А ветер усиливался, становилось все холоднее, и со всех сторон доносились приглушенные вздохи и детский плач. Некоторые собирали вещи и со всеми узлами исчезали где-то за белым домиком. Так, пожалуй, можно и одному остаться, и Вилнит встал и пошел посмотреть, куда они деваются.
Оказалось, что домик этот — только вход на широкую лестницу в два марша, по которой можно было спуститься в просторный туннель. На ступеньках и площадке, как пни и коряги на вырубке, стояли, сидели и лежали около своих узлов эвакуированные. Сквозняка здесь не было, и туннель хранил еще дневную жару и духоту вагонов. Двое служащих то поднимались на площадку, то опускались в туннель, беспрерывно что-то объясняя и улаживая, но успевали ответить разве только одному из десяти спрашивающих.
Вилнит заметил женщину, в ногах которой так долго просидел сегодня в вагоне. Она, видно, совсем выздоровела. В рыжем плюшевом пальто, платке с бахромой и туфлях на высоких каблуках, она уселась на груде узлов и, раскинув руки, как курица крылья, охраняла свое имущество от бесцеремонных людей, которые не испытывают особого уважения к чужой собственности. Сейчас она как раз отчитывала какого-то паренька, который, догоняя мать, свалил набок ее чемодан, в то время как чемодану надлежало стоять только вниз дном. Разве такой болван думает о том, что в нем может что-нибудь разлиться или разбиться? Были здесь и другие пассажиры из их вагона. В толпе мелькнула даже маленькая девочка с куклами под мышкой. Значит, он действовал правильно: надо только держаться с тем, с кем ехал. На Вилнита никто не обращал внимания. Мало ли тут околачивалось разных ребят — и таких, как он, и постарше. Разве тут углядишь, кто с кем едет?
Вилнит присел рядом со сгорбленным, хмурым стариком, позади которого лежал один-единственный, но зато огромный мешок. Ну совсем как паук с ношей! Это была тюфячная наволочка из грубой клетчатой ткани, набитая чем-то мягким и крест-накрест перевязанная толстой веревкой. Вилнит тоже прислонился спиной к мешку. «Куйбышев… — подумал он, — но почему же не идут дедушка и бабушка?» На секунду он почувствовал себя одиноким и всеми покинутым. Но это было уж слишком страшно, даже думать об этом не следовало. Он закрыл глаза и крепко стиснул зубы.
Но вот внизу что-то крикнули, и все вскочили на ноги. Вилнит оглянулся — сверху катилась, увлекая все за собой, сплошная масса людей. Вначале он оказался в самой середине, затем на втором марше толпа прижала его к стене, немного погодя он был уже у противоположной стены, а в туннеле вовсе перестал понимать, где находится. Людской поток нес его вперед, кидал из стороны в сторону, перевертывал, заставлял пятиться, и все его попытки стать лицом по течению ни к чему не приводили. Порой толпа отрывала его от земли, и он болтал ногами в воздухе, стараясь стать на пол. Только бы не упасть! Люди не могли бы остановиться, даже если бы захотели. Ящики трещали, корзины скрипели, что-то со звоном падало, женщины кричали, дети плакали. Вилнит толкался, цеплялся за полы идущих впереди, нагибался под сползающими с плеч мешками, перелезал через оброненные узлы — и вместе с другими двигался вперед.
Затем все снова двинулись вверх по лестнице, и здесь толпа разделилась. Через узкую дверь пассажиры попали в большое душное помещение со множеством электрических лампочек и с пальмами в зеленых кадках вдоль стен. Очевидно, это был зал ожидания. После давки на лестнице и опасного подземного путешествия здесь было светло, привольно и уютно.
Но не успели они еще разместиться, как отдали новое распоряжение, и всех их вывели во двор. После яркого света темнота показалась теперь совершенно непроницаемой. Они обогнули здание, снова очутились в помещении, миновав несколько дверей, вступили в огромный зал с высокими колоннами и белым лепным потолком. В мирное время здесь, наверно, было просторно и царил торжественный порядок, а теперь везде и всюду — на скамьях вдоль стен и посередине зала — сидели и лежали люди. Они сидели и лежали также во всех заваленных узлами, чемоданами проходах. Вновь прибывшие переступали через протянутые ноги и старались отыскать незанятое местечко.
В углу за стойкой торговали пирожками и пивом. Возле буфета была еще одна дверь, и часть людей устремилась туда. Вилнит тоже просунул голову в дверь и увидел забитую народом лестницу. Тут было так тесно, что яблоку негде упасть. Сверху закричали и замахали руками. Вилнит попятился и присел у стены. Рядом с ним на подостланном матерью платке лежал маленький мальчик в замызганной рубашонке, а у противоположной стены, положив головы на голый пол, спали две большие девочки.
Здесь было так же душно и жарко, как в вагоне. Вилнит обхватил руками колени и задремал. Слух его уже притупился и привык к непрерывному шуму толпы, только отдельные резкие звуки взлетали, как брызги в кипящем водовороте волн.
Время остановилось. Вконец измученный, Вилнит погрузился в тяжелую дремоту, и минуты полузабытья, когда начинала болеть согнутая шея, сменялись часами полного забытья. Но сквозь сон Вилнит все же уловил все чаще и громче повторяющееся слово «Винновка», и под конец он сам начал его повторять в полусне.
Подуло холодом, по телу пробежала дрожь, и глаза открылись. В больших тусклых окнах синел рассвет. В раскрытой настежь двери толпились со своими узлами люди. В зале стало гораздо просторнее.
В первое мгновение Вилниту показалось, что ему нет до всего этого никакого дела. Как раз сейчас по- настоящему захотелось спать, и отяжелевшие веки закрывались сами собой. Больше всего на свете хотелось растянуться вдоль стены на полу и спать, спать… Но вдруг до его слуха снова донеслось слово «Винновка». Вилнит вскочил как ужаленный и, не успев очнуться от сна, бросился вслед за остальными.
Небо над головой было зеленовато-голубым, но от этого внизу казалось еще темнее. Спросонок он увидел только галдящую толпу, в которой нельзя было различить отдельных людей. Беспрерывно сигналя, отъехали шесть грузовиков, нагруженных доверху вещами и эвакуированными. Толпа у вокзала заметно поредела.
У Вилнита подкашивались ноги, и он не сразу заставил их шагать как следует. Подбежал было к последнему грузовику, но не попал на него и вместе с другими размахивал руками и что-то кричал вслед машинам. Оказалось, что многие вышли из вокзала ради простого любопытства и едущих в Винновку не так уж много. Вилнит увидел хмурого старика с клетчатым мешком, и ему стало немного легче на душе — все- таки нашел попутчика.
Не попавшие на машины двинулись через площадь мимо большого здания с белыми колоннами, пересекли трамвайные пути и по узкому, плохо вымощенному переулку вышли на широкую, обсаженную деревьями улицу с асфальтированными тротуарами. Шли долго, затем свернули с нее и стали петлять по переулкам. Тяжело нагруженные, задыхаясь и охая, опускали они на минуту свои узлы наземь, потом снова подхватывали их и устремлялись вперед, словно их где-то ждали и они боялись упустить нечто такое, чего уже нельзя будет вернуть. Вилнит с трудом поспевал за другими. Он так устал, будто тащил тяжелый груз. Ноги подгибались, а левую пятку натирал башмак, но боязнь отстать и остаться совсем одному помогала
