те, кого мужья оставили одних на перинах только около полудня. Остальные отправились в Версаль поглядеть на пленников — совсем как раньше в цирк или зоологический сад. Когда же удавалось поймать особенно важного преступника, некоторые дамы приезжали во второй раз в сопровождении своих мужей — гусарских офицеров.
Капитан Обра ждал гостей к двум часам, а в половине третьего он привел их в лагерь. Как услужливый владелец зверинца и любезный хозяин дома, комендант шел впереди, обращая внимание гостей на что-нибудь особенно любопытное. За ним, щебеча, смеясь, с любопытством разглядывая заключенных, следовала стайка дам в светлых летних туалетах. Процессию завершали две девушки под одним зонтиком. Они, видимо, были тут впервые, и в глазах их можно было прочесть изумление, страх и отвращение. В руках у них были надушенные платочки, которыми они время от времени зажимали носы.
Конвоиры стояли навытяжку и отдавали гостьям честь. Комендант ударил хлыстом по голенищу.
— Смирно, суки! В шеренгу! Брюхо убрать!
Вдруг кто-то взвизгнул. Комендант оглянулся. Это была толстая супруга полковника национальной гвардии и представителя военно-полевого суда в Шателе — Луи Фабра. Она едва не наступила на кучу нечистот и, отскочив в сторону, отряхивалась, как облитая водой курица.
Капитан улыбнулся и галантно поклонился.
— Осторожнее, милые дамы! Эти скоты где стоят, там и гадят.
Супруга издателя демократической газеты госпожа Ренар переложила зонтик на другое плечо и надула губы.
— Какая дикость, какая нецивилизованность! Правда, мы сами слишком мало заботились о просвещении этих тварей. Впредь нам придется почаще читать на окраинах лекции по санитарии и общественной гигиене. Чистота и порядок в центре города еще не помогут, если кварталы бедняков каждое утро угрожают Парижу эпидемиями…
Дочь банкира Мулена, худая и смуглая, как цыганка, подошла к женщине в разорванной юбке.
— За что тебя арестовали? Что ты натворила?
— Я перевязывала раненых на площади Вольтера.
Мадемуазель Мулен переглянулась с остальными дамами. Такими руками, в такой одежде! Как тут не быть заражению крови? До чего темны эти люди. Но супругу мэра шестого округа, госпожу Лорио, интересовало другое.
— Где ты так изорвала одежду?
Даже сквозь слой грязи на лице женщины видно было, как она покраснела.
— Версальцы хотели меня изнасиловать.
Изумленная госпожа Фабр придвинулась ближе.
— Что ты сказала? Наши славные освободители? И тебе не стыдно так лгать? Да они детей из горящих домов выносили…
Дамы подошли ближе. Девицы под одним зонтиком вылезли вперед.
— Где, говоришь ты? Где это произошло?
Вдруг в другом конце шеренги раздался громкий низкий голос, такой спокойный, что казался невероятным в этой толпе затравленных людей.
— Гоните домой этих поросят, пусть уж развлекаются взрослые…
Несколько дам вскрикнули. Комендант больше всего боялся таких инцидентов. Они случались довольно часто, и их почти никогда нельзя было предусмотреть и предотвратить. Чего доброго, гости могли подумать, что он не в силах справиться с этим зверьем. Однако на этот раз он не набросился со своим хлыстом на дерзкую крикунью, даже не приказал увести ее, — очевидно, боялся скандала. Весь побагровев, он взмахнул хлыстом и крикнул:
— Опустить глаза, когда мимо проходят порядочные женщины!
Дамы шарили взглядами по толпе, отыскивая наиболее интересные экземпляры. Почти у всех горели щеки и в глазах отражалось любопытство и отвращение. Что за твари! Все газеты полны сообщений о зверствах и невероятном распутстве этих женщин. Это даже как-то щекотало нервы!
Женщина с ребенком хотела припасть к руке госпожи Ре-нар. Она решила, что эта сильно декольтированная дама в платье из брюссельских кружев и в бриллиантовых перстнях по меньшей мере маркиза или генеральша.
— Сжальтесь, барыня! Дитя погибает! Уже третий день у меня нет ни капли молока…
Госпожа Ренар с серьезным видом кивнула коменданту:
— Послушайте, капитан! Зачем ее держат здесь?
Это уже было вмешательство в его служебные дела. Обра холодно пожал плечами. Он не обязан всех их знать. Если кто интересуется, может получить сведения в канцелярии у секретаря. Бродяги, проститутки, убийцы — все они заодно с бунтовщиками.
— Нельзя ли помочь ребенку?
Капитан иронически поклонился:
— Их расстреляют вместе.
Ему вовсе не хотелось, чтобы дамы дошли до конца шеренги, но их, как видно, больше всего заинтересовала именно дерзкая крикунья. Остановить их силой было неудобно. И вот уже госпожа Фабр, приставив к глазам лорнет с перламутровой инкрустацией и золотой ручкой, подошла почти вплотную к заключенной.
— А ты зачем здесь?
А та стояла, скрестив на груди мускулистые руки, — статная, высокая, на полголовы выше капитана. Глубокий рубец пересекал ее лоб. Вопреки приказу она одна стояла, не опуская глаз. И эти полные ненависти глаза метали искры.
— Затем, чтоб вы со своими любовниками могли до обеда валяться на перинах.
Снова госпожа Фабр отскочила, как облитая водой курица.
— Капитан, неужели у вас нет пуль для этих нахалок?
Комендант только пожал плечами и повел дам дальше. В лагере у него несколько таких, с которыми ничего нельзя поделать. Бесстыдство и упрямство этих потаскух не поддается описанию. Обычно жандармы в первый же вечер справляются с ними, но с этой никто не может справиться. В одном из подвалов есть замечательный уголок, который сами арестанты прозвали львиной пещерой. Даже самые отчаянные и сильные мужчины не могли выдержать там больше шести часов и выходили оттуда бледные, как мертвецы, и смирные, как агнцы. А эта просидела круглые сутки — и хоть бы что. Как будто выспалась на сеннике. Не находится средств заткнуть ей пасть. Можно подумать, что в нее вселился сам дьявол. В варварское средневековье ее сожгли бы на костре как ведьму. Мы с нашей гуманностью терпим все выходки. Пулю, говорите? К сожалению, в данный момент это невозможно. Она уже осуждена и ждет своей очереди. Вечером ее передадут патрулю. Таких мы обязаны охранять особенно строго. Если по списку недостает кого-нибудь, выйдут неприятности. Наши суды придерживаются строгой законности…
Мадемуазель Мулен грустно покачала головой.
— Какая жалость! Я никогда не видала вблизи расстрела. В газетах пишут, что они перед смертью богохульствуют, кощунствуют над святым причастием, поносят правительство. Какой-то негодяй даже обругал священника и плюнул на крест… Не можете ли вы, господин Обра, сообщить нам, когда будут расстреливать их?
— Охотно, милые дамы, охотно. Расстрелы у нас не редкость.
— Только не завтра, — предупредила госпожа Ренар. — Завтра я занята…
Обра отвел дам немного в сторону. Туда только что принесли корытце с месивом, вокруг которого дрались арестанты. Дамы недолго смотрели на это зрелище. Госпожа Фабр отвернулась первая.
— Прямо скоты. Настоящие скоты…
Больше господин Перье ничего не расслышал. Пригнали новую партию арестованных. Толкаясь и наступая на ноги, они оттеснили его от перил.
Восьмого июня всю вторую половину дня на горизонте собирались густые дождевые тучи. Измученные зноем пленники лежали как мертвые. На закате начался ливень. Люди подставляли под крупные капли горсти и жадно пили. Когда на земле образовались лужи, они припадали к ним губами и тянули теплую мутную влагу. Как ни противно такое питье, его, по крайней мере, было вдоволь. Кое у кого,
