видно, задремал. Дед Сережа его канал к разговору не подключал, и боец Зигнатуллин спал в тишине окопа под неназойливое попискивание какой-то незнакомой птахи, деловито скачущей по брустверу… и, наверное, хмурился во сне.
— Слышь, Георгиевна? — спросил дед Сережа. — Ты помнишь пластинки… эти, как их… ну, черные такие?
— Виниловые?
— Ага! — обрадовался дед Сережа. — Помнишь, да? — Он отхлебнул из фляги, по привычке стараясь не хлюпать: насчет выпивки Георгиевна была строга.
— У мамы проигрыватель пылился до самой ее смерти, — говорила главврач. — Иногда мама доставала и ставила какую-нибудь пластинку. А мы — малышня — танцевали.
— Во-во… Я даже помню, как в раннем детстве отец мне на ночь ставил сказку «Слоненок пошел учиться».
— «Иду к Свинье на именины, а сама — терпеть не могу свинины… тьфу, какая гадость!» — вдруг ехидно пропела главврач.
— Точно! — воскликнул дед Сережа. — Точно, были там такие слова!
— Это книжка такая была, Сергей Романович. И сказку я слушала тоже, только уже не на пластинке. А к чему вы вспомнили?
— Не знаю, Георгиевна… просто вспомнилось, и всё тут. Окопное дело скучное — знай следи за обстановкой да думай обо всем, что в голову придет. У вас-то как там? Малолетки обедают?
— Заканчивают. К сончасу готовимся. В шестнадцатой группе один мальчик ногу едва не сломал — со шкафчика прыгал, в папу-парашютиста играл… ну и по мелочи — синяки, ссадины, животики и горлышки. Слава богу, в тридцать второй, подростковой, подозрение на кишечную палочку сняли.
— Ты там сама-то не суетись, Георгиевна, если ничего сложного. Не девочка все-таки…
— Ничего, нормально пока.
— «Пока»… Вот перевалишь когда-нибудь за семьдесят, как я, тогда и поймешь, что беречься смолоду надо!
Главврач фыркнула:
— Значит, через семь месяцев, сразу после дня рождения, я об этом и подумаю!
— Серьезно? — слукавил дед Сережа. — Вот оно — бабское счастье! Я-то думал, тебе не больше пятидесяти. Мол, отвоюемся — начну клинья подбивать, под теплый бочок к молодушке подкатываться.
— Нехорошо врать в вашем возрасте, Сергей Романович, — строго сказала старая язва.
— Ну… это не вранье, конечно… — невинно ответил дед Сережа и, сам того не замечая, расправил плечи.
На экране появился шильдик-предупреждение. Пискнул сигнал оповещения. Веточки рецепторов обоих FG-180 напряглись, обрастая нежным пушком антенн.
— Ладно, Георгиевна, позже поболтаем, — сказал дед Сережа — к нам, похоже, гамеши лезут…
— Удачи вам, Сергей Романович!
— Да уж какая там удача… Погоди, Георгиевна, не отключайся на минутку. Я тут пару высокоточников вчера оживил — FG-180 — на автоматический режим. Если что — не забудьте там их вовремя отключить. Володе я все коды еще на той неделе оставил. Включить их недолго. Лет двадцать они на автомате спокойно простоят. Минуты на три непрерывного огня их хватит. На всякий пожарный, поняла? Ну и… если нас уже не будет, а чертовы гамеши все еще будут здесь ползать. И пусть Володя в программу воткнет эти коды, в смысле в шлюзовые программы! Обязательно! Не то, не дай бог, они сдуру срежут всех, кто наружу выйдет. Поняла? Поняла, говорю?
— Поняла…
— Ну, Георгиевна, как говорят у нас в спецназе,
— Еще увидимся… — эхом отозвалась главврач.
Дед Сережа помолчал… совсем немного… и отключился.
Марат не спал.
— Что там, старый? — спросил он. — Ни хрена не вижу. У меня с экраном проблемы на дальних расстояниях.
— Пять… нет, шесть «сусликов»-самоходов и что-то вроде БТР. Подожди… разгляжу.
— Всего-то? Фигня война… отобьемся.
— Надо бы, — пробормотал дед Сережа, пытаясь максимально увеличить изображение. — Ага… вот он! Е-мое, да это же полицейский БТР! Даже водомет не убрали. Тьфу, черт… на бортах система залпового огня навешена. Может, и действует… а может, и нет. Похоже, гамеши, как и ты, только вблизи и видят.
— Летунов нет?
— Нет. Последнего «стрижа» недели три назад Ленька сковырнул. Я удивляюсь, как они на эту-то рухлядь горючки набрали. Ишь как коптит.
— Остатки посливали отовсюду, это уж точно. Но ничего, я тут на «таракана» несколько мин нагрузил. Если повезет — он до них доскачет, долбанет так, что мало не покажется.
Дед Сережа попытался передать изображение на экран Марата, но ни черта не вышло. Внезапно он понял, что эта атака Калифа — последняя. Всё. Аут. Снимите шлемы и переждите минуту молчания. Война закончена. Во всяком случае, на этом рубеже, в этой части Урала… России.
«Суслики» и БТР не торопились. Осторожно, боясь мин-ловушек, они пробирались между воронками, остатками укреплений, «сусликами»-сторожами, деактивированными Калифом, и ржавеющей битой техникой. Ствол водомета был задран круто вверх. На нем колыхалась тряпица. Это уж точно гамешевский флаг, хотя отсюда пока не разглядеть. Символично… и чисто по-калифовски. Мол, «последний парад наступает». Поди, еще и в чистое переоделись… борцы за идею, блин. Молитвы прочитали, «Откровение Саида Гамеша» помянули: «Бог стирает отжившее с лица Земли вашими руками!»
Калиф, похоже, подозревал, что отбиваться Сэйвингу на поверхности уже почти и нечем… и, откровенно говоря, подозревал он совершенно обоснованно. Выдохлись обе стороны, выдохлись. Перемерли от болячек и ранений те, кто не был убит… в считанные месяцы одряхлели и развалились от иммунных и онкологических поражений, успев окрестить это последнее достижение биологического оружия горьким именем «Чума-старость». Ушли в холодный песок, истекли зараженной кровью…
— Слушай, старый! — сказал Марат, терпеливо дожидаясь, пока цели появятся в пределах прямой видимости. — А они не могут на этом БТР боеголовку притащить? Вдруг Калиф умудрился до кодов активации докопаться? Говорят, в Челябинске такие поганцы на Комбинате были, могли хакнуть собственное изделие.
— Вряд ли. Тогда бы гамешам нас атаковать никакого смысла не было бы. Дернули заряд километрах в трех от нас, прямо в своем лагере, и засрали бы на прощание пол-Урала. Да и Сэйвинг не уцелел бы от такого удара. Просто обрушился бы, и все. Так что боеголовки у них нет — это точно.
— Ну хорошо, — сказал Марат. — Честно говоря, не люблю, когда до ядерных зарядов дело доходит. А сейчас-то Калиф чего добивается? Вход-то завален!
— Уберут нас и начнут ползать по округе — аварийные ходы искать, рецепторы ломать, вентиляционные шахты всякой дрянью загаживать… мало ли что. Им за столько лет пакостить не надоело.
Марат молчал, покашливая.
— Не люблю когда холодно! Просто терпеть не могу! — с досадой сказал он. — Вот тебе и глобальное потепление — застудило, аж пар изо рта идет.
— Ничего, Марат, продержимся.
— Мы, татары, народ двужильный, — пробормотал боец. — У меня, кстати, шестеро в кузбасском Сэйвинге отсиживаются. Две мелких девчонки, три пацана и жена-врачиха. Та снаружи, естественно. Хотел поближе к ним быть, да служба сюда занесла. Жене тридцать три, а выглядит уже на все шестьдесят, а детям от пяти до двенадцати…
Да уж. Такую кару Господь на Землю обрушил. Со времен Саида Гамеша косит людей Чума-старость. Кроме детей, слава богу, которых успели в свое время укрыть в Сэйвингах. И тех, кому просто повезло здесь, наверху, — считаным единицам, как ему и Калифу. Как, возможно, повезло бы Марату, если бы не
