торжествующе сковородку несет — трофей! Глянул на нее Зия… и давай хохотать…
В общем, присели под навесом, свистнули чайханщику, чтобы ген-кумыса на всех принес и принялись ущерб подсчитывать. Хохот стоит! Шайтан-сковородку уже Лильке в будущее приданое зачислили, синяк Ромки-джи «наградой за верность» назвали. Егор с приклада кровь с волосами вытирает и хохочет вместе со всеми. Зия делает вид, что из рукава зубы чужие вытряхивает — опять все от хохота сгибаются.
Чайханщику заказали самый большой, с трубочкой, стакан местного ген-кумыса для Саввы и собрались к родному грузовичку — продолжать победу праздновать. Соседи по чайхане, прослышав про такое дело, поднимают свои стаканы и пиалы, а один старик говорит им торжественно:
— Будьте осторожны. Воинов пустыни все боятся и недолюбливают. Здесь много говно-людей толчется. Лодыри насвойные. Смотрите, они теперь, как песчаники, по ярмарке рыскать будут, вас разыскивать, чтобы отомстить.
— Спасибо за совет, хан-батюшка! — говорит улыбающийся Зия. — Да продлит Господь-Аллах дни ваши в здоровье и радости!
— И вам благословение Вседержителя! — отвечает старик. — Помните, что я вам советовал.
Эх, жаль, Егор у красномордого калаш не забрал! А то и ухо бы оттяпал, не поморщился. Пусть знает, как себя на людях вести!
Вечером сидели в фургоне, и Савва сказал:
— Старик прав был. И совет он вам дал хороший. Ничего плохого вы не сделали, только хвалю вас за содеянное, но все же держите ушки на макушке. Народ здесь всякий понаехал. На камерах ваши лица есть, но, слава Господу-Аллаху, не убили вы никого, а Управе одна драка — тьфу!
— Ничего, Савва, — отвечает Зия, — не очень, конечно, ладно получается, но куда уж деваться. Иногда и поучить надо людишек, а, Лилия?
Лилия гордо кивнула головой. И сказала, что по рассказам родителей знает — ее предки из армейских вышли. И с детства она не в куклы любила играть, а в Джихад и боевых роботов! Ее отец подтвердил:
— Это уж точно! Вообще-то, мы с матерью мальчишку планировали, а вот, понимаешь, девка на свет выскочила. Вот она у нас и получилась ни то ни се!
Лилька с Ромкой-джи одинаково надулись. Смех да и только! Егор даже приревновал немного Ромку- джи. Теперь он только Лильку и видит, только Лилькой и дышит, а если вдруг с Егором разговаривает, то глазами Лилию свою отыскивает… и говорит невпопад. Эх, созрел друг детства, созрел! Вот-вот с ветки упадет прямо Лильке в ладони — так размяк. И зря тут, между прочим, Егор ревнует, пора бы уж Ромке-джи не на Маринку глядеть, а на других девушек. А то в Городе и девушек, подходящих по возрасту, нет! Горячка позапрошлого года многих выкосила и теперь, считай, во всем Городе старики да ребятня.
«Так что влюбляйся, друг, влюбляйся! — думал про себя Егор. — Глядишь, на будущий год привезешь в Город Лильку и станем мы рядышком жить. Ох, если, конечно, Маринка согласится за меня замуж выйти. Характер у нее как у Мамы-Гали. Если что решила для себя — всё! Хоть убейся, на своем настоит».
У Егора даже настроение испортилось. И чего он сам себе душу растравил? Друга приревновал, счастью его позавидовал…
И Егор вышел из фургона. Глядя на мигающие ночные звезды, прочел молитву Господу-Аллаху о том, чтобы все у них с Маринкой было хорошо!
Надо сказать, все мужики, включая дядько Сашу, в этот вечер веселыми были. Очень хорошо торговали! Поэтому сегодня допоздна засиделись. А когда все наконец-то спать разошлись, Зия вытаскивает из нагрудного кармана две «глушилки» и сует их Егору.
— Держи, а то в суматохе и забыл совсем! Сейчас поглубже запрячь, а уж на обратном пути держи под рукой, будь так добр.
И как ни сопротивлялся Егор, как ни предлагал хотя бы пополам расход оплатить, Зия на своем настоял. Им с Саввой, мол, спокойнее будет, когда самый ловкий боец Города будет дополнительно вооружен. Дескать, видели, как ты воюешь, и решили твою персональную огневую мощь усилить. И никаких Егоровых слов даже слушать не стал.
Так и спать завалились. Савва дежурить остался. А сменщиком у него должен был быть Ромка-джи, но Егор попросился вместо него. Пусть Ромка-джи немного очухается — слишком уж много на него сегодня навалилось! И тебе любовь, и раз-два по морде, и куча всяких файлов научных, которыми с ним Савва поделился. В общем, счастья полный комбинезон… только голова у Ромки-джи гудит. Пусть уж отоспится.
Ночью дежурить у фургона — хлопотливее, чем в Городе днем в праздники! Которые правоверные, те спят, ангелами сна убаюканы. А есть и те, кто как раз только ночью наружу и вылезает, чисто шайтан из пекла. Так-то светло, конечно. Нет той тьмы, что, допустим, в пустыне, когда в безлунную ночь черным илом все вокруг тебя окутывает. Фонари горят. Кто-то, глядишь, костры развел, у них посиживает. Ну это уж те, кто побогаче будет.
Тащить на ярмарку сухой ген-саксаул, конечно, глупость. Каждое место в фургоне да в мешках верблюжьих — на счету. Покупать у здешних приходится или брикетами пользоваться. Брикеты сами по себе дешевы и горят хорошо, но если уж ты едешь на ярмарку не пофорсить, не для того, чтобы все видели, мол, вот какой ты красавец сам собою, то лучше экономить.
Там, где костры, там, естественно, не спят. Костер вообще красивая штука — Егор так бы сидел и смотрел на огонь, о Маринке думая. Ну а тут народ вокруг костра музыку слушает, ген-саксауловку потягивает. Видать, хорошо торганули и завтра съедут. Судя по всему, у всех в ларингах одна и та же музыка гремит. Ишь как синхронно покачиваются, хе-хе-хе… только что в ладоши не бьют!
— Сменить тебя обратно? — спросил Савва, высунувшись из-за полога. — Не спится. С мужиками сегодня на грудь принял, так теперь уснуть не могу. Натонизировался.
— Да нет, я отоспался, — вежливо сказал Егор.
Савва присел рядом. Какое-то время они смотрели на площадь, живущую своей ночной жизнью. Мигали удивительно красивые экраны, беззвучно вспыхивая объявлениями, какими-то файлами с красивыми девушками, танцующими полуобнаженными, а то и вовсе нагишом. А вот президент-эмир появился, губами шевелит, пальцем прямо в Егора тычет.
Горели костры. Высоко наверху по канатной дороге иногда с едва слышным поскрипыванием проезжали вагончики. На отдельных линиях медленно двигались менты, следящие за порядком. Вдоль фургонов шныряли шкодливые толкачи всякой дури и выписывали пьяные петли… а может, и не пьяные, а нажевавшиеся дурман-насвоя.
Идиотская штука, кстати, дурман-насвой. Вроде и привычки не вызывает, но если долго балуешься, то тупеешь с нее. Тупеешь, вот и все. Покой на душу снисходит. Но не тот, от которого Господь-Аллах ближе становится, новые силы и мудрость дает, а тупой покой. Смотришь на всех свысока, как старый верблюд, и так же, как и он, жуешь-жуешь…
Мимо них прошел приземистый человек с лицом, закрытым армейским платком-повязкой. За ним семенила стайка девушек в нарядах, от которых в Городе старух бы просто удар хватил. Ноги голые, руки голые, да и все остальное едва прикрыто. Девицы шли молча, только улыбки и прически в темноте светились, видать, зубки и волосы световым лаком покрыли. Красивые девушки, нечего говорить. В Челябе жить — можно так одеваться… хотя, наверное, днем, в жару, они в таком виде не ходят. Прожаришься за день до хрустящей корочки! А ночью, на праздник — самое то!
Человек остановился рядом с ними и шепнул:
— Мужики, как раз пару девочек свободных! Клиент сорвался. Ну как? Недорого!
— Спасибо, не надобно, — сказал Савва.
— Иди-иди, — мрачно сказал Егор, сообразив, наконец, что к чему. — Шагай отсюда, нечестивец.
— А ты меня Вере-Истине не учи! — огрызнулся мужик, свирепо оборачиваясь в сторону захихикавших было девиц. — А ну, цыц!
Савва толкнул Егора в бок. Это надо было понимать как намек на то, чтобы Егор не кипятился. Мужик пошел дальше, выводок девушек потянулся за ним. Последние, хихикнув, отдали на армейский манер честь Егору и Савве, а одна мекнула овцой и жеманно попрощалась:
— До свидания, праведники!
