от возраста.
Через несколько месяцев ей исполняется пятьдесят, так что Пол почти на семнадцать лет ее моложе. Он считает ее необыкновенно привлекательной. Кроме того, Эдит Ринкель — женщина, которая чаще всего появляется в фантазиях большинства филологов-мужчин Университета Осло в то время, когда они занимаются самоудовлетворением. Она высокая, статная и темноволосая. У нее точеная пропорциональная фигура. Она не худая, а если принять во внимание нынешний эталон женской красоты, то ее можно назвать довольно полной. Крепкая — вот слово, которое первым приходит на ум при описании Эдит Ринкель. Крепкая — это эвфемизм, часто используемый при описании толстых женщин, но Ринкель крепка прежде всего в первоначальном смысле слова: она полна сил. Ее блестящая одаренность ни у кого не вызывает сомнений. Коридорные сплетники никогда не болтают о ее интеллектуальных способностях. Ринкель не очень любят. Некоторые перед ней преклоняются, другие ее вожделеют, но большинство ее боится.
Пол начал работать в университете незадолго до конференции под Грацем. Он вступил в должность в январе, и это была первая конференция, в которой ему предстояло принять участие в качестве сотрудника кафедры футуристической лингвистики. С Эдит Ринкель он встречался во время собеседования, потом в первый рабочий день, после чего видел ее всего несколько раз в столовой. Пол все время ловил себя на том, что довольно часто думает о ней и на работе, сидя перед компьютером в своем новом кабинете и поглядывая в окно в сторону района Гаустад, и дома, на улице Нильса Абеля. Он думал о ней, когда сидел на диване и смотрел телевизор, и когда пил вино и болтал с Сири. Он думал о ней, лежа в постели и стоя под душем. Она всегда была для него именно Ринкель и никогда Эдит. Это ему казалось немного комичным, но в то же время он находил ситуацию пикантной: его забавлял тот факт, что он называет женщину, которую чаще всего раздевал в своих мыслях, исключительно по фамилии.
Он думал о ней все чаще и чаще. Он думал о ней однажды ночью, когда Сири осталась у него. Сири повернулась на бок и собралась спать, вздохнув от удовольствия и усталости. Полу нравились звуки, которые издают только что удовлетворенные женщины — несмотря на то, что в тот момент ему уже начала надоедать эта конкретная женщина, — и ему нравился запах недавно завершившегося любовного акта.
На внутренней стороне левого бедра, почти в паху, у Пола есть шрам, который с годами становился то белым, то синеватым, как прокисшее молоко. Он длиннее пачки сигарет и шире женской ладони — во всяком случае, он шире ладоней тех женщин, которые до сих пор прикладывали к нему свои руки. Они прикладывали их с сочувственным любопытством, они интересовались и расспрашивали. Что произошло? Он болит? Ты лежал в больнице? Некоторые спрашивали прямо, без обиняков, другие заходили издалека, третьи только вопросительно смотрели. («Это похоже на личностный тест, — объяснял Пол своему лучшему другу Мортену. — До сих пор не было ни одной, кто не спросил бы о шраме, и мне кажется, что я кое-что узнаю о них как о личностях по тому, как именно они об этом спрашивают», — добавлял он.)
Ни одна женщина не получила ответа. Обычно Пол нежно обнимал подругу и переворачивал так, что она снова оказывалась снизу. И скоро она забывала о своем любопытстве. («Боже мой, — интересовался Мортен, — а что ты сделаешь в тот день, когда она ничего не спросит?» — «Я женюсь на этой девчонке», — отвечал Пол. «Дурачок», — говорил Мортен.)
Пол принюхивался, как собака, к воздуху в спальне, слушал спокойное дыхание Сири, положил руку на шрам, почувствовал, что кожа на нем более тонкая и гладкая, чем вокруг. Он представил, что на шраме лежит рука Ринкель. Возможно, ее рука накрыла бы весь шрам целиком? Рука Ринкель высоко на его бедре, она поглаживает его шрам, скользит вниз по бедру и обратно, приближается к члену, а потом внезапно до боли стискивает кожу.
На следующий день после несбыточных и бесполезных фантазий, которые не оставляли его до тех пор, пока он наконец не заснул, Пол увидел Ринкель в столовой, но она не поздоровалась с ним и не ответила на его улыбку. После того как Пол начал работать, он не часто видел ее, а потом узнал, что в этом семестре она старается проводить как можно больше времени в Чикаго, в тамошнем университете, в качестве приглашенного преподавателя.
Правда, Ринкель постучалась к нему в кабинет, чтобы поприветствовать его в первый рабочий день, но обнаружить намек на добросердечность в ее голосе или теплоту во взгляде прекрасных глаз было нелегко. С тех пор она с ним не здоровалась. Однажды, спускаясь на эскалаторе в метро, он увидел, как она поднимается, но Ринкель смотрела куда-то поверх его головы.
Полу было прекрасно известно, что Ринкель поедет на крупную конференцию по морфологии. И когда они случайно столкнулись у билетных касс на Центральном вокзале Осло, где оба собирались купить билеты на экспресс в аэропорт Гардемуэн, Пол обрадовался, или, вернее сказать, переполнился ожиданиями. Но вместе с радостью и предвкушением у него появились признаки смущения. Пол и Ринкель шли к перрону вроде бы вместе, а вроде бы и врозь. Ринкель первой зашла в поезд, Пол смотрел на ее зад, когда она шествовала перед ним по проходу, а потом она уселась у окна на свободное сдвоенное сиденье. Не сесть рядом с ней было бы крайне оригинальным поступком, и Пол опустился на соседнее кресло.
Какое-то время они сидели молча. Ринкель удобнее устроилась на сиденье, и до него тут же донесся запах ее духов, сладкий и немного душный. Он напоминал о гниющих яблоках — если человек в состоянии представить себе, что этот запах может быть приятным, потому что духи Ринкель были именно такие — своеобразные, но приятные. Нога Ринкель, обтянутая серыми облегающими брюками, была совсем рядом с ногой Пола, ее бедро находилось всего в нескольких сантиметрах от его бедра. Поезд тронулся. Пол проглотил слюну и сделал вдох, чтобы что-нибудь сказать, что угодно. Ринкель повернула к нему лицо, и Пол впервые обратил внимание на ее глаза — синие и необычайно ясные, как глаза хищника.
«Надо же, как потеплело-то», — сказал Пол, приглашая ее к беседе. Ринкель сверлила его взглядом. В глубине радужной оболочки ее глаз, вокруг зрачков, которые сейчас были очень маленькими, он разглядел узкий коричнево-желтый ободок. Потом она отвернулась от него и стала смотреть в окно. Пол тоже взглянул в окно. Черт! Они находились в долине Грурюддален, но сейчас ехали по туннелю, и Пол не нашелся что сказать. Без какого бы то ни было предупреждения Ринкель отвернулась от окна, посмотрела прямо на Пола своими невероятно ясными глазами и задала ему вопрос, научный вопрос. Она произнесла его таким тоном, что Пол почувствовал себя нерадивым студентом, сдающим устный экзамен. У Ринкель имелся в запасе определенный арсенал тщательно подготовленных лингвистических вопросов, которые она задавала, стремясь поставить коллег в затруднительное положение. Нет, это несправедливо по отношению к Ринкель, она задавала эти вопросы с другой целью, но поскольку очень немногие способны ответить так, чтобы полностью удовлетворить Ринкель, коллега часто оказывался в затруднительном положении, что, кстати, тоже доставляло Ринкель определенное удовлетворение.
Но Пол отвечал хорошо — его по-настоящему интересовала тема, которую подняла Ринкель, и довольно скоро они уже оживленно беседовали. Рыжая челка Пола упала ему на лоб, он убрал ее. «Я ей нравлюсь», — подумал он. В глазах Ринкель блестел янтарный ободок.
Он ни на секунду не расслабился, но все равно наслаждался обществом Ринкель. Ему понравилось беседовать с ней: они одобряли одни и те же теории, одинаково глубоко презирали псевдонаучные легкомысленные решения и оба требовали серьезных научных обоснований. Ему нравилось сидеть так близко к ней, чувствовать ее запах, и, несмотря на то что он все время испытывал неуверенность, это было все равно что сидеть рядом с великолепной волчицей. Довольно скоро выяснилось, что им обоим понравилась статья из последнего номера журнала «Знание», в которой один немец резюмировал важнейшие результаты своей докторской диссертации. В статье рассказывалось, что делает некоторые конструкции предложений сложными для понимания, и была приведена таблица сложности разных типов предложений. Пассивные конструкции сложнее, чем активные, которые, в свою очередь, легче, чем двойные транзитивы.
— Восхитительно, — подытожила Ринкель, когда они приехали в город Лиллестрем.
— Да, — сказал Пол и выглянул в окно. Почти весь снег растаял, холмы были серо-желтыми от прошлогодней травы, кое-где валялся старый мусор. В поезд садилась пожилая пара, каждый со своей сумкой на колесиках. — Особенно последняя часть. А вы читали статью в газете «Дагбладет» пару дней назад?
— Вы говорите о статье про звуки «ч» и «щ»? Которую написала та стипендиатка из Бергена?
Пол кивнул. Супруги — муж, а за ним жена — катили свой багаж по проходу. Когда поезд, возобновляя движение, немного дернулся, пожилой мужчина потерял равновесие. Пол протянул руку и подхватил его под локоть, спасая в последнее мгновение от падения. Но вместо благодарности старик обиженно рявкнул и
