— Поздравляем! — весело улыбаются они ему через минуту. — Слышали, вы скоро издадите новую книгу?
Но сегодня гости болтают не так, как обычно, в зале слышны лишь несколько слабых комментариев и разрозненных восклицаний. Кажется, что постоянные клубки проблем и конфликтов, обычные темы для споров и состязания умов, утратили свою привлекательность. Они больше не интересуют сотрудников гуманитарного факультета. Этот вечер проходит под знаком Эдит Ринкель. Речь идет исключительно о ней, а ее явление народу только прибавило жару.
Она уже вернулась с террасы и сидит за столом с пожилым профессором, одним из своих бывших коллег с кафедры классических и мертвых языков. «Он что, впал в маразм?» — раздается злобный вопрос.
Еще ничего не подтверждено, но все уже всё знают. А кто-то всегда знает больше других. Все разговаривают о ней. Немногие говорят с ней самой, большинство поворачивается к Ринкель спиной. Одни делают вид, что не замечают ее, другие откровенно нагло пялятся. Возможно, это прежде всего те, кто сам в своем кабинете занимается нечистыми делами. Теперь они смотрят на нее с облегчением и злорадством, как ветреные девицы в давние времена смотрели на своих подруг, попавших в тяжелую ситуацию, забеременев вне брака. Мы могли бы быть на ее месте, но мы же не там!
Некоторые хотели бы сказать ей несколько утешительных слов, но слишком малодушны для этого, они не хотят, чтобы их видели рядом с прокаженной, боятся заразиться. Других же просто переполняет чувство превосходства, особенно тех, кто всегда ощущал, что Эдит Ринкель смотрит на них свысока.
Да, собравшиеся встречают ее по-разному. А Эдит Ринкель никуда не уходит, у нее прямая спина, неестественно сверкающие туфли и светлые ненадежные глаза дикого зверя. Она разговаривает с деканом и беседует с пожилым профессором. Больше она ни с кем не общается. Эдит Ринкель прямая, холодная и красивая, как никогда.
«Да, надо что-то делать», — зевает Ханс Хольстейн, в его голосе сонливость и равнодушие, но окружающие ободряюще переговариваются. После предыдущих инцидентов был создан Совет по расследованию случаев неподобающего поведения, задачей которого является борьба против мошенничества и фальсификаций в научных исследованиях. Говорят, Ринкель вызывали на заседание этого совета. «Я догадываюсь, что ей там сказали», — говорит преподаватель немецкого языка со вздернутым носом и большими черными ноздрями (кажется, что он смотрит на мир двумя парами глаз). Худая женщина, преподающая итальянский, знает, о чем речь. Она только что слышала, что слабость Эдит Ринкель к молоденьким мальчикам привела к тому, что наверняка будет введен порядок, при котором все университетские преподаватели для получения постоянной работы будут обязаны дать обет целомудрия. Далеко не всех восхищают такие перспективы, но кто-то выражает удовлетворение.
За столиком, где Эдит Ринкель сидит со своим бывшим коллегой — которого большинство теперь считает маразматиком, неспособным к трезвым оценкам, — внезапно раздается ее громкий смех. Она откидывает голову назад, обнажив белую округлую шею, и сердечно смеется, а ее ноги в блестящих туфлях двигаются: правая делает едва заметный шаг вправо и назад, а левая потирает правую лодыжку. Естественно, ее поведение совершенно недопустимо. Преподавательница итальянского поджимает губки, так что ее рот становится похож на анальное отверстие, и отворачивается от этой дерзкой картины. Разговор продолжается.
И вот мероприятие завершилось. Загорелись лампы, люди стали щуриться от яркого света, как пробуждающиеся от спячки звери. Тарелки из-под тортов были пусты, на полу валялись разорванные в клочья пластиковые стаканы из-под вина. Кто-то начал обрывать гирлянды, и некоторые из них оказались на чьих-то шеях. Спортивный Паульсен, человек с чувством юмора, которого важная должность не сделала слишком серьезным, был одним из тех, кто повязал гирлянду вокруг шеи.
Декан снова подошел к микрофону, поблагодарил всех за прекрасный вечер и выразил надежду, что уже установились новые связи и что результатом этого недешевого вечера станет плодотворное научное сотрудничество. (У праздника и правда будут положительные результаты, по-настоящему конструктивные, о которых необходимо упомянуть, доказывая со счетом в руках необходимость проведения подобного мероприятия перед бюджетной комиссией: два научных сотрудника выяснили, что на протяжении многих лет работали над частично перекрывающими друг друга проектами. Они договорились встретиться, чтобы обменяться идеями и прочитать труды друг друга. «Ну вот видите, видите, — сказал декан, услышав об этом. — Именно к такому сотрудничеству между кафедрами и должны привести праздники вроде этого». Те двое согласились с ним, но у них не хватило духу признаться, что их кабинеты находятся на одном этаже; они никогда не были недругами, просто почти не общались.)
Нанна потянулась, чтобы снять с крючка пальто. У Пола чесались руки помочь ей одеться, но он держался в стороне, они и так уже слишком долго разговаривали сегодня вечером. Когда она сняла пальто с крючка, тонкая шаль упала с ее плеч на пол. Рыцарские инстинкты Пола пересилили их договоренность, и он бросился к Нанне, чтобы поднять шаль, но прежде чем он успел дойти, Эдит Ринкель наступила на шаль Нанны своей золотой шпилькой.
— О, извините, — сказала она, — я правда ее не видела. — Она повертела ногой, так что ткань обвилась вокруг каблука и порвалась, после чего освободила шаль. И Эдит Ринкель ушла, не выказав никакого желания поднять шаль Нанны с пола.
Однажды утром, когда Александр Плейн одевался в своей комнате в общежитии в Согне, раздался звонок его мобильного телефона. Человек на другом конце провода представился журналистом студенческой газеты «Университас».
— Ага, привет, — сказал Александр, зажав телефон между плечом и ухом и пытаясь натянуть почти чистый теннисный носок.
Журналист говорил об Эдит Ринкель. Он был напорист и амбициозен и наверняка мечтал сделать карьеру в области журналистских расследований. Александр удивился (выражение «застукан в постели» очень хорошо подходит для описания его изумления, особенно в связи с тем, что, когда зазвонил телефон, он на самом деле сидел на кровати и натягивал носок). Всем телом ощущая беспокойство и возбуждение, он выслушал поток слов журналиста. Александр прекрасно знал, что в настоящее время говорят об Эдит Ринкель, он много думал об этом и верил далеко не всему. Эдит не могла ничего украсть!
Он все еще сильно тосковал по Эдит. К сожалению, он ни с кем не мог поговорить об этом, поскольку никто из его друзей не знал об отношениях между ним и Ринкель. А те, с кем он занимался на курсе «ФУТЛИНГ 1100», забрасывали его нелепыми вопросами: «А правда, что у тебя было что-то с этой профессоршей? Ну и как она? А почему она сперла чужие исследования?» Он упорно отрицал, что у него были отношения с профессором Эдит Ринкель. «Я едва знаком с ней», — объяснял он и чувствовал себя иудой, но утешался тем, что уважает желание Эдит расстаться с ним, а она тоже не Иисус Христос. Но Александр испытывал настоящие любовные муки. И хотя он считал это выражение ужасно глупым, даже слащавым, ему казалось, что оно лучше всего описывает его состояние. К тому же вернулось тянущее ощущение внизу живота: хроническая неудовлетворенность.
— Итак? — Журналист ждал ответа. — Внезапно Александр принял героическое решение помочь Эдит, несмотря на то что ему придется выдать себя и подтвердить, что слухи об их отношениях были правдой.
— Да, — ответил он на вопрос журналиста. — Да, у нас был роман.
Далее Александр рассказал обо всем, чему его научила Эдит Ринкель.
— В прошлом семестре у меня были только удовлетворительные оценки, но за курсовую по «ФУТЛИНГ 1100» я получил «отлично», — сообщил он.
— С помощью Эдит Ринкель?
— Да, — ответил Александр и с теплотой в голосе, заметной по крайней мере ему самому, поведал о том, как много знает Эдит Ринкель и как полезно для него было общение с ней.
Если бы в то утро, когда позвонил журналист, Александр не был таким усталым и если бы он имел меньшую склонность думать хорошо о других людях, он бы не удивился так сильно, увидев на следующее утро заголовок в «Университас».
Он сидел за столиком во «Фредерикке», перед ним лежала газета, открытая на развороте, посвященном Эдит Ринкель. Его имя не упоминалось, но когда мимо его столика прошла группа студентов, он
