движением секции. Секция должна катиться рядом с грудью забоя, но не дай бог, если начнет ее заносить в сторону: врежется секция в стойки, выбьет их, а это может привести к аварии — рухнет кровля. А еще может лопнуть канат, не выдержать тяжелого груза. Это еще опаснее.
— Рискнем? — осмелился Сергей.
— Погоди, не суетись, — спокойно заметил Зацепин. Обратился к Леонтию: — Резон в этом есть, а вот как избежать опасности?
— Может, замедлить ход лебедки? — предложил Леонтий. — А впереди человека поставить, вроде сигнальщика.
— Хорошо, — согласился Зацепин и предупредил Сергея: — Только не спешить.
Но все получилось неожиданно просто, и все облегченно вздохнули: выход найден. Теперь оставалось последнее — правильно поставить секции в самой лаве. Эта последняя часть работы по монтажу лавы на первый взгляд казалась легкой, но вскоре она стала самой трудной и едва ли не самой опасной. Лава, отстоявшая без движения несколько недель, уже не была спокойной, и в тишине было слышно, как трещали стойки, как тяжко ухала порода с кровли.
Первым почуял опасность Алексей Иванович. Главный инженер Борисов усмехнулся:
— Вы это зря преувеличиваете, Алексей Иванович. Кровля надежная. Нет, трудностей здесь я не вижу. А как вы считаете, Павел Ксенофонтович?
— Посмотрим в деле, — осторожно заметил Зацепин.
Тревожиться как будто не было причин, а на слова Алексея Ивановича об опасности, которая могла возникнуть здесь, в самой лаве, можно было бы и не обращать особого внимания: ведь Жильцов не главный инженер. Вот если бы эти слова сказал Борисов, тогда другое дело. Но тревога в душе Зацепина возникла, и он не говорил о ней ни Леонтию Ушакову, ни тому же Борисову только потому, что еще надеялся, что все пройдет благополучно, именно так, как рассчитывает главный инженер. Но установка первой же секции только укрепила его тревогу, и он высказал ее Леонтию Ушакову так решительно, что тот даже замер от неожиданности: «Как это понимать? Неверие в собственные силы? Излишняя страховка?»
— Что же вы медлите, Леонтий Михайлович? Я же сказал: надо заменить людей на этой операции. Поставить самых надежных, опытных.
И тут Леонтий впервые взорвался:
— Павел Ксенофонтович, это лишнее. Люди все распределены. Каждый привыкает уже к своим обязанностям.
— Значит, надо перераспределить, — настойчиво проговорил Зацепин.
— Не вижу необходимости.
— А я вижу.
— Может, все же подождать? — упорствовал Леонтий.
— Я же сказал — нельзя. — Глаза-шильца прямо-таки впились в лицо бригадира.
— Ладно, — вздохнул Леонтий, — пусть будет по-вашему.
Третью секцию устанавливали уже новые люди — братья Устьянцевы и Андрей Чесноков. А сначала послал сюда Леонтий Потапова и Юрия Бородкина, которые первыми закончили порученную им работу — затяжек натаскали столько, что их хватило на всю дорожку от откаточного штрека до устья лавы. А третьим отправился Михаил Ерыкалин. Он сам упросил Леонтия: ему, звеньевому, хотелось в течение первой же смены познакомиться со всеми процессами монтажа.
И если Бородкин подчинился молча, тотчас же уступил место Андрею Чеснокову, то Потапов из лавы ушел сердитый и злой.
— Ненужными стали. Чужими. Это мы-то, свои! Не нравится мне это.
— Почему? — спросил Юрий Бородкин. — Не все ли равно, где вкалывать!
— Эх ты, глупец! Гордости в тебе еще никакой нет. А она должна быть. Иначе пропадешь.
Оставшись наедине с Леонтием, Михаил спросил:
— Ты что, не доверяешь им? Вон Потапов как нахмурился. Того и гляди опять вскипит.
— Шумел?
— Еще как! И этот, напарник его, парнишка молодой, а тоже с гонором.
— Плохо работали?
— Не сказал бы. Просто не привыкли к нам, чужаками считают.
— Это пройдет, — улыбнулся Леонтий, с тревогой спросил: — Трудно было?
— Нет, все шло как по маслу. Прямо одно загляденье.
Леонтий рассказал Михаилу о сомнении начальника участка, с сожалением проговорил:
— Уж больно осторожничает. Не привык я с такими осторожными работать. Не по душе.
— А мне, думаешь, по душе? — горячо поддержал товарища Михаил. — Прибежал с полчаса назад, как ошпаренный, и давай охать да ахать. Не так поставили, не так стукнули... Верно, пужливый.
— Вот-вот, пужливый, — согласился Леонтий и повторил: — Не по душе мне это. Не дай бог, беду еще накличет.
Так и случилось, беду Зацепин будто нарочно накликал. Уже с пятой секции начались непредвиденные трудности. Каждая минута приносила такие осложнения, которые невозможно было предугадать заранее. Пришлось Леонтию уже до конца смены пробыть вместе с Андреем Чесноковым и братьями Устьянцевыми. Не то что не доверял, просто было спокойнее. Отлучится на минуту-другую — и на душе тревожно: как там, все ли нормально? За другие операции он не волновался. У людей приобретался опыт, а вместе с ним приходила уверенность, что все будет сделано правильно. Здесь же все оказалось гораздо сложнее.
Вот подтянутая канатом лебедки неуклюжая, громоздкая секция застывает у груди забоя — свой путь от устья лавы она завершила.
— Стоп, машина! — кричит веселый, взбудораженный Сергей Наливайко и, не передыхая, помогает братьям Устьянцевым отцеплять канат. Потом хватается за конец отцепленного каната, машет сигнальщику: — До скорого, братки! Эй, вороные, понеслись!
А «братки» берут на грудь двухтонную массу железа, начинают втискивать ее в глубь выработки. Одно усилие, второе — и стоять бы секции на своем законном месте, да вот беда — на пути ее стойка.
— Эй, потише! — надрывается Андрей, который направляет движение секции. — Силушку свою поумерьте. Умом прикиньте, умом. Как быть-то, а?
Так и так прикинули. Остается одно — выбить стойку. Но стойка сдавлена, расщеплена, обушок ее не берет.
— Киньте топор! — кричит Андрей. Он лежит на спине за секцией — только так и удобно рубить — и поторапливает: — Скорее же!..
Ахает топор, отскакивает, на Андрея вместе с щепками сыплются мелкие крошки породы. Вдруг вываливается большой, с кирпич, обломок, и Андрей едва успевает отвернуть в сторону голову.
— Подожди, Андрюха! — останавливает Чеснокова Леонтий.
И опять совет: как быть? Проходит минута, другая...
— Дай-ка я шарахну, — нервничает Родион, но Трофим, более рассудительный, более трезвый в поступках, успокаивает: — Погодь, братко, погодь. Мы сейчас «железку» приставим, и ладно будет.
«Железка» — металлическая, с винтовой резьбой, как у домкрата, стойка. Ее ставят рядом с деревянной стойкой. Андрей, все так же лежа, уже смелее ахает топором. Стойка падает, и Чесноков радостно вскрикивает:
— Вот так-то, контра!
— Можно? — враз спрашивают братья.
— Начинайте, — разрешает им Леонтий и держит наготове ломик: вдруг секция покатится вниз.
Но опасность подкралась с другой стороны. Уперлась секция в металлическую стойку — и опять совет: как быть? Убрать стойку? А не рухнет ли кровля? Сдвинуть секцию чуть вниз? А потом как быть?
— Эх, давануть бы! — не выдерживает Родион.
Но Трофим одергивает его:
— Сиди уж. — И, морща лоб, недовольно кхыкает: на ум ничего не идет.
