Я заметил, как некоторые стали опасливо щупать себя в указанных местах. Выглядели они при этом весьма глупо.
– Тишина! Королева будет говорить! – Герольд стукнул жезлом о каменный пол, но никто к нему даже не обернулся.
– Постепенно фурункулы покрывают все тело, – голос купца стал густым и страшным, а глаза сверкали.
– И что? Что? – посыпались вопросы со всех сторон.
– Потом на руках и бедрах появляются черные или багровые пятна.
– И все?
– Нет, не все. Через день-два человек умирает. Словно его и не было, – провозгласил купец и важно оглядел присутствующих.
– Умерли уже тысячи, тысячи… – заговорил опять рыцарь со шрамами на лице. Глаза его смотрели куда-то в сторону, словно ему одному было известно о будущем, которое нас ждет.
– За грехи это, за грехи! – запричитали тут и там.
– Почто задушили доброго короля Андрея? Вот оно наказание Божье за убийство невинного агнца! – выкрикнул один из сеньоров.
– Молчать! – Герольд сорвался на визг. – Порядок! Королева будет говорить. – Иоанна, видя неподобающее поведение собравшихся, решила, что в Аквах ее ненавидят и даже не хотят слушать. Будучи женщиной хитрой и изворотливой, она по привычке намеревалась прикинуться слабой и несчастной. В глазах ее, как и в Марселе, появились слезы, а голос задрожал:
– Возлюбленные мои подданные, приехала к вам не в блеске своей власти, данной мне Богом, а в рубище бедной вдовы, чтобы просить… – Но королеве не дали договорить.
– Ты его убила! Вместе с тобой пришла к нам невиданная доселе болезнь! – выкрикнул кто-то. – Господь гневается на нас!
Королева, казалось, растерялась и промолчала.
Голос продолжал:
– В свите королевы был ее камерарий Энрико – один из тех, кто задушил нашего доброго короля Андрея. Благородный герцог Оранский сегодня арестовал его. Должны мы немедленно взять негодяя и сжечь, если не хотим, чтобы Господь и на нас обратил свой карающий меч.
– Сжечь его! – раздались возгласы в разных концах залы.
– Я бедная обманутая женщина, которую окружают лжецы и лицемеры! – закричала вдруг королева. – Я благодарю герцога Оранского, верного своего вассала, за то, что изобличил предателя и убийцу. Сама бы подбросила хворост в его костер, если бы не долг перед господином папой, которому обещала передать на суд всех убийц своего мужа, – сказав это, прикрыла глаза, словно решила погрузиться в молитву. В зале повисло молчание.
– Госпожа, – провозгласил, наконец, герцог Оранский, – скажи нам, чем можем тебе помочь.
– Будьте верными христианами – другого от вас не жду, другого не прошу, – сообщила королева, развернулась и вышла из зала.
Хоть Иоанна и вела себя умно, но битву эту проиграла. По справедливости, виной тому был безотчетный ужас, который завладел людьми, когда узнали о страшной болезни. Вечером рассказал Мордехаю об услышанном. Голос его был холодным и равнодушным, ибо лекари всегда говорят так о чужом страдании и смерти:
– Чума это. А фурункул есть не что иное как бубон, – последнее произнес он с такой надменностью, будто сидел перед ним не магистр искусств[48] и брат ордена святого Бенедикта, а тупой виллан[49].
– О, мудрейший, есть ли какой-то способ борьбы с этой болезнью? – спросил я не без насмешки.
– Есть, – важно продолжал Мордехай, не заметив моей иронии. – Бежать сломя голову подальше от людей. Закрыть ворота и не пускать на двор даже собак. Не пить воды. Только вино…
– Про вино неплохой совет, – лукаво заметил я.
– Это не шутка. Чума живет во всем, кроме закупоренных заранее бочек.
– А есть ли способы лечения?
– Есть, – Мордехай стал таинственным, – пока ты терся рядом со своей королевой в Марселе, я уже опробовал на нескольких заболевших методу, о которой читал в арабских книжках. Надо вскрыть бубон острым ножом и прижечь раскаленным железом. Не знаю, живы ли те люди сейчас, но когда уезжал, были еще живы. Другие, кого не оперировал, умирали на третий, иногда пятый день.
– Как же ты позволил им умереть?
– Чтобы найти метод лечения, нужно кем-то пожертвовать.
– Христопродавец!
– Люди все равно умрут. Днем раньше, днем позже.
– Мордехай, не могу я бежать и спрятаться, как ты советуешь…
– А в гробу лежать можешь?
– Нет ли какого-то способа остаться среди людей и не заболеть?
– Есть два проверенных способа, – Мордехай прикрыл глаза и замолчал, пытаясь придать себе значения, затем медленно объявил: – Если хочешь обезопаситься от чумы, каждое утро пей по пинте козлиной мочи.
– Неужели козлиной?
– Сама по себе моча не спасет. Так думают невежды. Но если добавить в нее щепотку толченого рога единорога, будешь здоров.
– Ты говоришь, что существуют два способа. Каков же второй? Вкушать овечий кал?
Мордехай промолчал, но запустил руку в свою мантию и извлек оттуда маленький кожаный мешочек. В мешочке хранил он перстень необыкновенной красоты.
– Это индийский эмеральд. – Камень был большим и зеленым, словно листва деревьев. – Выменял его у Томазо Генуэзца на порошок, восстанавливающий мужскую силу.
– А что у Томазо с мужской силой?
– Пропала, но теперь больше не жалуется, – Мордехай самодовольно ухмыльнулся, а потом посмотрел на меня серьезно. – Ты много сделал для бедного иудея, брат Хуго, и еще сделаешь. Поэтому хочу подарить этот перстень тебе. Если повернешь кольцо на восток – не заразишься чумой, если на юг – не возьмет тебя никакой яд. – Он нажал на потайную пружину, спрятанную в завитках, обрамлявших эмеральд. Перстень щелкнул, и камень отделился от своей оправы. Под ним находилось небольшое углубление, в котором заметил порошок.
– Это сильнодействующий яд. Случится тебе сидеть со своим врагом за кубком вина, вспомнишь и возблагодаришь своего бедного иудея за услугу. У тебя ведь много врагов, брат Хуго? – Мордехай оскалился.
Столь драгоценный подарок принял я от него с благодарностью и щедро наградил золотом за верность. Оставшись один, тотчас написал своей Кларе, чтобы закрыли ворота, никого не пускали на двор и пили только вино. Подумав, добавил, чтобы принимали по утрам по пинте козлиной мочи с толченым рогом единорога. К письму приложил я мешочек этого драгоценного средства, за который уплатил Мордехаю сто флоринов. Да хранит Господь мою Клару, маленького Хуго и всех ближних!
Хвала Деве Марии, получил сегодня весточку от своих. Пишет мне Клара, что, как только стало известно о чуме, прибыл к ним Джованни Боккаччо из Чертальдо с большим запасом вина. Не знаю от кого, но слышал он, что бороться с чумой следует, затворившись в доме, подальше от городов и людской толчеи. Ворота нашего поместья надежно закрыты, дни проводят они в усердном винопитии и беседах. Клара пишет, что в мире нет более искусного рассказчика, чем Боккаччо. Наверное, забил ей голову всякими скабрезными историями, которых знает великое множество. Тот же гонец доставил мне письмо от самого Боккаччо. В нем сообщал он о новостях из Неаполя. Венгр обвинил многих знатных в убийстве короля Андрея. Кого казнил, кого велел предать мучительным пыткам или бросить в тюрьму. Сам принц Роберт из Таранто, хоть и избежал смерти, был лишен своих золотых одежд, закован в цепи и брошен в одну из тюрем на хлеб и воду. Интересно, пользуется он там вилкой или ест руками? В городе все напуганы происходящим и, кажется,
