характеристиками. Важно не то, где юг или восток и сколько километров от Петра до Иоанна, а мистическая география мира.
– Кенчик, ты, конечно, умница, но я ничего не понимаю, – призналась Ксантиппа.
– Смотри, это просто. Иерусалим – лучший город на Земле, поэтому на средневековых картах его изображали в центре. И все остальные населенные пункты наносились на карту по принципу, есть в них искра Горнего Иерусалима или нет. Те, что считались священными, находились близко от Иерусалима, остальные – в жопе. Проще всего это понять на примере средневековой живописи. Художники абсолютно не использовали линейную перспективу. Она была им просто не нужна. Перед ними не стояла задача воссоздания видимого мира в его физических пропорциях – мир плох и несовершенен. Иконописец пытался постичь глубинные мистические сущности. Художников совершенно не беспокоили кажущиеся несоответствия. На одной картине одновременно могли быть изображены сюжеты, происходившие в разное время. Если что-то, например, гора не помещалась – ее рисовали маленькой, чтобы влезла. Опять-таки фигура святого всегда будет выше домов, гор, деревьев, обычных людей. Просто потому, что святой лучше. А Иисус в свою очередь будет выше любого человека. Все это похоже на творчество кремлевских фотографов. Рост Путина – 170 см, а рост Медведева – 162, но на фотографиях кажется, что они не ниже Обамы и Шварценеггера. Потому что хорошие. Их мистическая сущность опрокидывает пропорции несовершенного мира. Забавно, что по мере укрепления власти Медведева он стал расти, и теперь вроде как даже преодолел Путина. Климент именно это называл 3D – третьим измерением.
– Точно, – подтвердил Антуан, – реализмом средневековые люди считали вовсе не «как в жизни», а как должно быть на самом деле в соответствии с библейской картиной мира.
– Я блондинка, – грустно призналась Ксантиппа. – С дурацкой хризантемой на бретельке. – Она расправила лепестки пышного цветка. – То есть в спа мы уже сегодня не успеем?
– Куда? – удивился Антуан.
– Ну я же тебе говорила, что набрала этого обсидиана на пятьсот евро и хотела сдать обратно.
– Итак, – встряхнул головой Алехин, – все точки, которые назвал Климент, несомненно образуют какую- то мистическую сущность. – Он принялся рисовать схему дворца, но мистическая сущность не возникала. Стало смеркаться.
– У меня предложение, – сказал Антуан, – давайте методично обойдем всех «ангелов».
– Понял! – Алехин неожиданно вскочил и побежал во дворец. Ксантиппа с Антуаном едва поспевали за ним. Кен обернулся и крикнул:
– Святой Лаврентий – не башня! Это же элементарно!
Антуан и Ксантиппа догнали Алехина в зале, который назывался Великой Казной. На самом деле здесь не хранили, а считали деньги. Когда-то сюда стекались мешки золотых флоринов со всего западнохристианского мира. Папские казначеи раскладывали их стопками и заносили в счетные книги.
– Что за озарение? – спросил Кена запыхавшийся Антуан.
– Вы гений! – затараторил Алехин. – Именно вы нашли сокровища.
– Как, уже нашли? – Ксантиппа, наконец, доковыляла до мужчин.
– Пока нет, – улыбнулся Алехин, – но Антуан – гений!
– Да скажите же наконец! – в голосе дю Плесси звучало раздражение.
– Помните, вы отметили, что святой Себастьян как-то вываливается из этой компании. Святой Петр, Дева Мария, Иоанн Креститель и вдруг какой-то Себастьян.
– Кажется, да, – согласился Антуан.
– Ну, а чем святой Лаврентий лучше Себастьяна? Тем, что является покровителем поваров?
– Это еще почему? – удивилась Ксантиппа.
– Когда язычники поджаривали его на решетке, как отбивную, он попросил перевернуть себя, чтобы хорошенько прожариться с другого бока.
– Бр-р, – замотала головой Пылкая.
– Тем не менее, – робко начал Антуан, – церковь Святого Лаврентия – одна из самых почитаемых базилик Рима, она тоже была «станцией» во время папских процессий. И в Авиньоне есть башня Святого Лаврентия.
– Один нюанс, – торжествующе объявил Алехин. – В Риме есть еще одна церковь Святого Лаврентия, которую и имел в виду Климент.
– С чего вы взяли?
– Sancta sanctorum!
– Ах, я осел! – Антуан хлопнул себя по выбеленным волосам. – Cвятая святых!
– Пожалуйста, объясните бедной блондинке, что происходит, – взмолилась Пылкая.
– В комплекс папской резиденции на римском Латеране входит так называемая капелла святого Лаврентия «во дворце». Именно ее именовали «святая святых». Отсюда пошло само это выражение. Разумеется, капеллу так называли не потому, что она была посвящена святому Лаврентию. Здесь хранились драгоценные реликвии Иисуса. Нынешние паломники – в шортах и с мыльницами – обычно идут в капеллу ради мраморной лестницы, якобы перенесенной сюда из дворца Понтия Пилата в Иерусалиме. Поскольку этой лестницы касались ноги Иисуса, по ней принято подниматься ползком на коленях. Великолепный аттракцион для туристов из штата Небраска! Но «святая святых» – не лестница, а тайная папская капелла. В Средние века на ее алтаре мог служить мессу только сам викарий Христа и никто больше, ибо там хранилась пуповина Спасителя, его крайняя плоть…
– Как это крайняя плоть? – Ксантиппа выпучила глаза.
– Ксантип, Иисус был евреем. Разумеется, ему сделали обрезание на восьмой день после рождения. Когда будешь есть оливье на Новый год, помни, что делаешь это в светлый праздник Обрезания Господня.
– Неужели это Новый год? – ужаснулась Ксантиппа.
– 1 января. Ну так вот, помимо пуповины и так заинтересовавшей тебя крайней плоти, в «святая святых» хранились еще капли молока Пречистой Девы. Эти важные реликвии были помещены в золотой крест, инкрустированный драгоценными камнями. Крест, кстати, регулярно мироточил.
– Крест, – мечтательно сказал Антуан.
– Именно крест, – подтвердил Алехин, – «в бутоне древо жизни угадаешь» – пятая точка, извините за неуместный каламбур, – Кен положил листок на застекленный стол, в котором были собраны какие-то экспонаты для туристов, и нарисовал крест. У верхней перекладины он написал «Святой Иоанн», у левой – «Дева Мария», у правой – «Святой Петр», внизу – «Апостолы». В центре – «святая святых» – Крест, вписанный в крест. – Вот она – мистическая сущность Авиньона: Там пятый ангел будет ждать тебя, – подытожил Алехин.
– И где же он нас ждет? – заволновалась Ксантиппа. Алехин словно не заметил вопроса и обратился к Антуану:
– Кстати, авиньонская башня святого Лаврентия была спроектирована Климентом, но построил ее его преемник. Так что она по-любому мимо.
– Да… да… – рассеянно подтвердил дю Плесси.
– Итак, в «святая святых» нас отведут два незримых «ангела». Один из них точно апостол Павел – «слепец»…
– Это угадала я! – обиженно вставила Ксантиппа.
– А другой… – Кен замялся, – нечто, связанное с Иисусом. Может быть, крест.
– Но мы же решили, что Santa Croce in Jerusalemme – это зал Иисуса, – перебил его Антуан.
– Не думаю. Все-таки зал Иисуса, – Алехин показал на потолок, они находились ровно под ним, – был построен еще при Бенедикте XII.
Между тем за окнами почти стемнело. Антуан объяснил, что включать свет ему не разрешили, чтобы не привлекать внимание любопытных. Пустой каменный дворец жил своей жизнью. Скрипы, шорохи, хлопки птичьих крыльев – все это заставляло постоянно задерживать дыхание, прислушиваться, оглядываться.
– Интересно, здесь есть привидения? – спросила Ксантиппа и сама испугалась своего громкого голоса. Казалось, что на ее вопрос решили ответить стены: «есь эния эния». Друзья затихли. И тут все трое отчетливо услышали шаги. Они были где-то сбоку в стене. Ксантиппа вцепилась в руку Антуана и
