ваш арест, читайте.
Катя непонимающе уставилась на слепой текст, отпечатанный на машинке со стершейся лентой.
— Все ясно? Одевайтесь, едем.
— Куда? — Девушка все еще не осознавала происходящее.
— В КПЗ, в предвариловку.
Но она все еще продолжала неподвижно стоять, переводя непонимающий взгляд с человека у стола на мачеху и обратно.
— За что? — наконец изумленно выдавила Катя.
— Вы же читали ордер. Там Сказано — за кражу кожаного пальто.
— Но я…
— Одевайтесь, пора ехать. Берите зубную щетку, расческу, что-нибудь переодеться.
Катя бестолково засуетилась по комнате, двигаясь как во сне. Она была в гипюровой кофточке и коротких кокетливых шортах.
— Что мне надеть?
Человек у стола молча пожал плечами.
Поколебавшись, мачеха вышла в соседнюю комнату, вынесла оттуда темные брюки, спортивную куртку, кроссовки. Собрала в пакетик мыло, пасту, расческу.
Робко спросила:
— Продукты можно?
— Позже в передаче передадите.
В странном отупении, точно сомнамбула. Катя принялась расстегивать кофточку и остановилась в нерешительности.
— Выйдите, пожалуйста, — обратилась она к мужчинам.
— Не имеем права — инструкция. Одевайтесь, мы не будем смотреть.
Девушка стала переодеваться. Адски болела голова из-за долгого, в неурочное время сна.
Она зашнуровала кроссовки, выпрямилась, сцепила руки замком за спиной, как видела в каком-то художественном фильме. Вопросительно обернулась.
— Идем, — кивнул тот, что стоял у двери.
Дверь с ужасным металлическим лязгом захлопнулась за ней, прогремев, точно выстрел в гулком подъезде.
В опустевшей квартире Татьяна опустилась на стул и беззвучно заплакала.
Глава 8
Руки оттягивал огромный матрас с желтыми пятнами, голову ломило от спертого подвального воздуха. Железная дверь камеры, крашенная мрачно-зеленой краской, с грохотом отворилась, а потом неумолимо захлопнулась за спиной.
Катя нерешительно остановилась возле двери, крепко прижимая к себе тяжелый комкастый матрас.
Несколько пар любопытных глаз уставились на нее.
— Здравствуйте, — пробормотала девушка, всматриваясь в разъедавший глаза плотный туман.
Из сизого дымчатого полумрака, разжижаемого только тусклой лампочкой под потолком, выступали двухэтажные кровати, заваленные тряпьем, железный стол, журчащий унитаз, ржавый бачок, покрытый испариной, крошечное оконце под самым потолком. От табачного дыма воздух казался густым и осязаемым.
— Здравствуй, красавица, — певуче ответил насмешливый голос откуда-то из смрадной глубины. — Проходи, не бойся.
Катя близоруко прищурилась. С ней говорила полуодетая простоволосая женщина, сидевшая на койке с поджатыми ногами. Кровать над ней, во втором ярусе, была свободна.
Девушка с трудом закинула тяжеленный матрас наверх.
— Эй! Что это ты здесь, как у себя дома, — нахмурила черненые брови певучая женщина. — Я не люблю, когда надо мной кто-то лежит!
Атмосфера еще больше сгустилась, стала настороженно-неприязненной. В сизом тумане камеры плавали, точно снулые рыбы в омуте, полуодетые женщины — молодые и старые, красивые и безобразные.
— А где же мне?.. — Катя вопросительно огляделась.
— А вон твое место, — насмешливо проговорила коротко стриженная тетка без передних зубов, указывая на пол возле унитаза, и вызывающе сплюнула новенькой под ноги.
Катя принялась было послушно стаскивать вниз матрас, как вдруг чья-то ладонь легла ей на плечо.
— Не слушай их, — прошелестел над ухом тихий голос, принадлежавшей женщине лет тридцати с лучистым взглядом больших, обведенных синими обморочными кругами глаз. — Залезай на шконку и устраивайся. Скоро вертухайки пойдут с обходом, будут камеры перед отбоем проверять. Тебе влетит, если копаться будешь.
Катя юркнула на верхнюю полку и испуганно свернулась комочком, вдыхая тухлый запах матраса, запах тления и гибели. Она все еще не могла поверить в случившееся. Ей казалось, что дурной сон, который начал ей сниться еще несколько часов назад, вот-вот благополучно завершится и она вновь окажется дома, среди родных любимых лиц…
В крошечном оконце под потолком тревожно синело ночное глубокое небо с хаотично рассыпанными блестками звезд. Робкая слезинка выкатилась из-под века и застыла на кончике носа, не решаясь спрыгнуть на трухлявую поверхность зловонного матраса. Лампочка не гасла, ядовитый тусклый свет проникал даже сквозь сомкнутые веки. Тихо всхлипнув. Катя затихла и вскоре провалилась в тяжелый дурманящий сон.
Проснулась она оттого, что сквозь дрему ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Она открыла глаза, растерянно огляделась вокруг, остановилась на бледном, картофельном лице. Дебелая рыхлая женщина с соседней койки пытливо рассматривала ее.
— Проснулась! — с надменным смешком констатировала она и повелительно произнесла:
— Вставай, твоя очередь камеру драить. У нас всегда это новенькие делают.
В ее небольших, вдавленных в череп глазках читался вызов и вместе с тем настороженность. Новенькую проверяли на вшивость.
— Не буду! — неожиданно для себя буркнула Катя. Может, через какие-нибудь полчаса недоразумение, по которому она попала сюда, разъяснится и ее выпустят. Чего ради она будет выполнять приказания этой наглой твари с подведенными веками?
— Ах, не будешь! — Соседка по-базарному уперла руки в боки и угрожающе шагнула вперед. — Ну, сейчас посмотрим, как ты запоешь!
— Оставь ее, Рая! — внезапно вступился знакомый ласковый голос. — Не видишь, девочка совсем напугана.
— Ничего я не напугана, — храбро фыркнула Катя, почувствовав искру сочувствия. — Просто я здесь ненадолго, меня скоро заберут отсюда. Это недоразумение, я не виновата, и…
— Ха! — хохотнула стриженая без зубов, та, которая накануне предлагала ей место возле параши. — Слышали эту песенку, и не раз!
Ласковая села снизу, расчесывая свои длинные гладкие волосы.
— За что тебя сюда? — участливо спросила она. Такому голосу хотелось поверить свою печаль, пожаловаться на несчастья и невзгоды.
— Не знаю, — честно ответила Катя.
— Ордер на арест читала? Какая там статья?
— Не помню. — Девушка нахмурилась, припоминая. При аресте что-то говорили про кожаное пальто мачехи… Какая чушь! Неужели из-за такой ерунды ее запихнули в вонючую душную камеру вместе с агрессивными, враждебно настроенными женщинами? За какие-то пустяки, за кожаное пальто? Ну и что, что она его взяла, ведь она все равно отдаст деньги Тане, когда реализует вещи, купленные у моряка!
— Я кожаное пальто мачехи в комиссионку отнесла, — проговорила она неуверенно.
— А, сто сорок четвертая, — проговорила стриженая и, ерничая, задорно пропела:
