– Колесников я!
Сергей Сергеевич заметался по кабинету в поисках чего-нибудь хорошего, чтобы отвлечь меня, но ничего хорошего у него в кабинете не было. Тогда он ухватил плюшевую штору и стал обмахивать меня свежим воздухом. От этого над окошком выскочил гвоздь, гардина сорвалась и ударила Сергея Сергеевича по голове. Я удовлетворенно улыбнулся, но ненадолго: другой, припозднившийся конец гардины накрыл и меня.
ИДЕЯ ФИКС
Очнулся я от прикосновения к лицу чего-то медицинского. Милая женщина в белом, почти что Юлия Белянчикова, гладила меня по губе ваткой с нашатырем.
Я стал отплевываться и совсем пришел в себя.
– Как вы себя чувствуете? – спросила врач.
– Превосходно, – сказал я. – Только по ночам донимают…
– Я знаю, – кивнула она. – Я ознакомилась с историей вашей… то есть с вашей историей. Разумеется, то, что произошло в ночь с пятого на десятое, – ужасно…
Я лежал на столе в том же кабинете. Было очень светло из-за сорванных штор. Я посмотрел вниз. Плюш лежал на полу, по нему пробегали как бы волны: то норовил выползти тоже очухавшийся Сергей Сергеевич.
– А они часто досаждают вам? – спросила врач.
– Часто, – сказал я. – Может, медицина поможет?
– По ночам, – уточнила врач.
– По ночам, – подтвердил я.
– Они ползают по вас? То есть по вам?
– Ползают, – вздохнул я.
– А у них есть ручки и ножки? – спросила врач и приблизила ко мне свое милое лицо с ясными глазами.
– Есть, конечно, – сказал я, закрыв глаза. – И ручки, и ножки… Вернее, лапки…
И попытался взять ее за руку.
Она не позволила и, еще приблизившись, прошептала:
– А они не кричат при этом тоненькими голосами: «Ты наш! Ты наш! Мы убьем тебя!»?
Так вот к чему ты меня склоняешь, красавица врачиха! Ты еще спроси, какое сегодня число, заставь перечислить дни недели и страны, входящие в блок АНЗЮС!
– Как часто у вас бывают головные боли? – спрашивала врачиха. – Как давно пьете? С каких пор начали испытывать влечение к домашним насекомым?
Никаких ответов я ей не давал, да она и не ждала их. Нет, голубушка, не выйдет!
– Я от Страмцова! – сказал я, позабыв от удара, что и сам являюсь Колесниковым.
– Не-ет, миленький, – прошептала врачиха. – Тебе кажется, что ты от Страмцова. Это у тебя идея фикс. А теперь мы тебя отведем в палату, там некоторым тоже кажется, что они от Страмцова… Там и Страмцов твой сидит – ему кажется, что он от Блатюка… Там ему и расскажешь свой анекдот про Рюрика и Марика… А то мозги мне компостировать взялся! В ночь с пятого на десятое! Сейчас как вкачу укол, психопат!
Лицо ее изуродовалось неженской и нечеловеческой злобой. Честное слово, я никогда ее раньше не видел и не обижал!
Я и санитаров не обижал! Попробуй обидь таких! Два метра на два! Врачиха обнажила шприц, санитары стали обнажать меня. Тут я от страха вспомнил, что я и сам, поди, Колесников!
– Эй, друзья, полегче! Колесников я!
И негромко вроде сказал. Санитары отпрянули. Один вырвал у врачихи шприц и шарахнул его об пол. Другой покрутил пальцем у виска:
– Психическая! И не лечится!
– Сама лечит! – пояснил другой, растирая шприц в порошок.
– Мы за тебя, дуру, сидеть не собираемся! – объяснили санитары хором и пошли прочь. Сергей Сергеевич высунул голову из плюша, напугался и втянул ее назад. Врачиха просила прощения. Я погладил ее по голове и вышел, застегивая полуснятые санитарами брюки. Потом сообразил, что про врачиху могут подумать плохо, а еще потом решил: ну и пусть думают!
Девять кругов замкнулись. Я снова был на первом этаже. Под ногами были могильные плиты. Уборщица пристраивала пожарный инвентарь обратно на щит. Впереди был только выход, на выходе сидела Грунюшка-дубачка с внуками и картами.
– Ага! – закричала она и указала на меня желтым костлявым пальцем. – Уйти ладишься, стрикулист хренов! А того не знаешь, что Страмцова твоего на цугундер взяли, и практика его повсеместно признана порочной!
Я набычился, взял свое заявление наперевес и пошел.
– Э-э, – сказала старуха. – Выйдешь не прежде, чем сыграешь с нами до трех раз в «дурня»!
Я с грохотом швырнул заявление об пол, оторвал от пиджака пуговицу и сжал ее в кулаке, а кулак поднял над головой:
