никаких богов и чудотворцев нет, а метаморфозы происходят не менее диковинные.
Чаще всего (я уже приводил этому отдельные примеры) они случаются, когда такое имя, топоним, переходит из уст одного народа в уста другого. Это кажется довольно естественным.
Французы зовут нашу Москву — Москy; мы, как бы в отместку, их Пари перекрестили в Париж. Мы именуем в мужском роде Рим — город, который его хозяева, итальянцы, любовно называют «прекрасная Рома» и изображают всегда в виде величественной женщины. Римляне не остаются в долгу: нашу Волгу они величают «Вoльга грандиозссимо» — «Величественнейший Волга», хотя, например, о Неве они скажут «Нва ла глориoза» — «прославленная Нева». При таком международном обмене всякое может быть. Но он вовсе не является обязательным условием для самых сложных превращений. Их можно наблюдать и в пределах одного языка.
Льгов — небольшой городок Курской области на реке Сейме (Росоть — незначительный ручей). Как и повсюду у нас, во Льгове есть теперь несколько средних школ, Дом пионеров, кинотеатр, библиотека и кое- какая промышленность, но никаких примечательностей справочники не указывают. Может быть, их и нет, если не считать имени города.
В самом деле, откуда оно, и что оно значит? Вечный вопрос. {92}
Областной центр Льгова, Курск, стоит на ручье, именуемом Кур. Все понятно: имя значит Курск(ий) город, город на Куре, притоке Тускори. Имя соседнего Белгорода проще простого: Белый Город; возле него — меловые холмы. А Льгов? К каким русским словам можно протянуть от этого имени нити?
Вопросы риторические: вы на них ответить не можете при всем желании. Помочь нам могут только историки.
Историки знают: Льгов стоит на месте, где русские люди жили с незапамятных времен. Построили город на развалинах другого, еще более древнего поселения, городка, основанного здесь печальной памяти князем Олегом Святославичем, которого прозвали Гориславичем не за хорошие дела. Олег этот жил в дни похода Игоря на половцев, и в его память Льгов называется Льговом...
Как так? А вот как.
Имя Олег не славянское: оно взято нашими предками у скандинавов-варягов. У них были два имени: мужское — Хeльги, женское Хeльга; значили они «святой» и «святая» (вспомните в немецком языке слово «heilig» — «свято»). На Руси они превратились в Oльга и Ольгъ...
Странное правописание, правда? Оно, однако, совершенно законно для древних времен. Буквой «ь» наши предки пользовались в тех случаях, где они произносили в словах «гласный неполного образования», как говорят ученые: «е» не «е», «и» не «и»... Такой гласный имелся в обоих именах, но судьба у него была различная.
Он был очень неустойчив. Если на него приходилось ударение, он мог легко превратиться в самое настоящее, ясно слышимое «е». Если ударение падало на другой слог, «ь» просто-напросто исчезал. От него оставалась, как память, мягкость предыдущего согласного. Так и вышло: Oлега превратилась в Ольга, а Ольгъ — в Олег...
Поселение на Росоти назвали Ольгoвым городом. На «ь» ударение не пришлось, и это привело к двум последствиям. «Звук неполного образования» перестал звучать, оставив по себе лишь мягкость звука «л». А начальное «о» всего слова (ударение лежало очень далеко от него) тоже постепенно исчезло, атрофировалось. {93} ОЛеГOВ начало звучать, как ОЛЬГOВ, потом — как оЛЬГОВ, наконец — как ЛЬГОВ... Так и звучит оно уже много веков подряд, удивляя тех, кому неизвестны законы изменения звуков в нашем родном языке.
Видите — иноязычного воздействия не потребовалось. Сами русские люди создали имя, сами и преобразовали его точно так же, как преобразовывались и другие русские слова за то же время. Имя места оторвалось от имени человека, и восстановить эту связь, а значит, и раскрыть его первоначальное значение, может только топонимика, опираясь на то, что известно языковедам, историкам и географам [38]1.
Топонимисты и всегда работают в теснейшем контакте с этими науками; можно даже сказать, что топонимика и есть соединение этих наук.
Нам ничего не удалось бы установить в связи с именем Льгов, если бы до нас не дошли кое-какие сведения о далеком прошлом самого города. Тот, кто занимается географическими именами, радуется каждому слову старой песни, любой строке летописи, всему, что рассказывают нам древние легенды и предания.
Вот город Брянск, с его знаменитыми лесами, еще раз прославленными в Великую Отечественную войну. Без древних документов было нелегко разгадать тайну его имени. «Б-р-я-н...»? С чем это может быть связано? С «брян-чать», что ли?
Летописи не один раз упоминают город, лежащий неподалеку от литовской границы, среди непроходимых трущоб. И самые старые из них называют его не Брянском, а Дебрянском. Точнее — Дьбрянском: мы уже знаем, что означал в те времена этот «ерик», следующий за «д».
Теперь все ясно. В древнем слове Дьбрь, означавшем «буераки», «лес», «ь», стоявший под ударением, уступил место позднейшему «е». Получилась наша «дебрь». А вот в слове «Дьбрянск» — «лесной, нахо-{94}дящийся в дебрях» — он постепенно исчез; осталось только мягкое «д»... Слово-имя было выбрано очень уместно: даже сейчас, пересекая на поезде Брянскую область, вы с утра до вечера едете, как по бесконечной аллее, между двумя стенами подступающих с обеих сторон к полотну сосняков, ельников, солнечных дубрав и влажных лиственных лядин...
Как все же Дьбрянск стал Брянском, вы и сами можете теперь сказать. После того как «ь» испарился, оставив после себя, как капля воды на бумаге, влажное пятнышко мягкости согласного, исчезло и это «дь» перед последующим «б»: его положение здесь было слишком невыгодным. От «дьб» осталось «б»...
Конечно, это не могло случиться взрывом, мгновенно. Название ленинградского пригорода Лесной ни при каких условиях не может за год или за два превратиться в «Сной», хотя условия для этого вроде и существуют. Язык никак не принял бы такого мгновенного преобразования.
Но у топонимов чего-чего, а времени всегда достаточно. За долгие века в речи многих сменяющихся поколений такие превращения переходят незаметно и беспрепятственно. Было понятное слово Дебрянск. Появилось загадочное имя Брянск. Когда это произошло, никто не укараулил, а теперь — поди-ка верни дело вспять [39]1.
Когда вы читаете у Пушкина в стихах: «от Рущука до старой Смирны, от Трапезунда до Тульчи», вы можете взять карту и найти на ней все эти географические имена... Смирна — в Малой Азии, Трапезунд — на Черном море, Тульча — на Дунае...
Но попробуйте разыскать имена, перечисленные Алексеем Толстым в таком четверостишии из баллады «Боривой»:
И от бодричей до Ретры,
От Осны до Дубовка,
Всюду весть разносят ветры
О победе той великой....
Их нет ни на каких картах. {95}
Пожалуй, единственное, что вы обнаружите — это городок Оснабрюк в Западной Германии — «Оснинский мост» в переводе на русский язык. Знаменитое святилище Ретра, или Радогощь, с его именем, произведенным от личного славянского имени Радогост, принадлежавшее западно-славянскому племени бедричей, или бодричан, после завоевания этих земель немцами было переименовано ими и получило ничего ни по-славянски, ни по-немецки не означающее название Ридегаст (возле нынешнего Гамбурга). Отзвук имени Дубовик, возможно, сохранился в названии Добин, в Шверине, а самое это название Шверин когда-то звучало, как славянское Зверин. Тот же Брунзовик, который упоминается в стихотворении А. Толстого строкой раньше («Генрих Лев... в Брунзовик пошел обратно...»), в устах немцев-завоевателей превратился в Брауншвейг.
Земли северной Германии, какой она была до второй мировой войны, полны переделанными до неузнаваемости древнеславянскими именами мест.
