время в патриаршем дворце около Феофилакта и на островах около его старших братьев, содержавшихся под надежной охраной. Первой заботой Константина и окружавших его лиц, между которыми значительная доля участия в делах должна быть отнесена на долю супруги царя, было изменить состав военной и гражданской администрации с той целью, чтобы предоставить все наиболее важные должности новым лицам, или доказавшим уже приверженность к Македонской династии, или связанным с ней землячеством, — разумеем множество имен и целых семей, с честью служивших империи и лично приверженных к Македонскому дому, армянского происхождения. Известно, что военная и морская команды и заведование отрядами наемных военных дружин доверяемы были всегда наиболее верным и надежным лицам, так как адмиралы флота и главнокомандующие военными силами, в особенности гвардией, часто были распорядителями судеб империи и династии. И вот
Константин начал основательную чистку в военных сферах. Прежде всего удалены были начальник гвардейских частей, или доместик схол, Панфирий, родственник Романа, вместе с ним друнгарий флота Радин, как наиболее близкие к павшей династии чины. Выбор заместителей определялся самым положением вещей, и нужно признать, что Константин имел большое счастие опереться на лучших людей того времени.
Следует припомнить, что Лакапины в своих честолюбивых притязаниях встретили серьезных соперников в лице Льва и Барды, имевших прозвание Фока. Что было натуральней при начавшейся реакции против старого порядка, как выдвинуть фамилию Фоки, которая не только могла разделять с Константином VII чувства обиды и недовольства старым порядком, но вместе с тем представляла собой большую материальную и духовную силу, весьма полезную для вновь организовавшейся правительственной системы? Представителем фамилии Фоки был Варда, брат того Льва Фоки, который проиграл партию в борьбе с Романом двадцать с лишком лет тому назад и был ослеплен. Ему был передан важный военный пост доместика схол вместе с саном магистра. Сыновьям Варды поручены были важнейшие военные начальственные места в азиатских фемах. Никифор Фока, будущий император и знаменитый воитель, назначен стратигом анатолийской фемы, Лев — стратигом каппадокийской, а Константин — селевкийской. Равным образом командование флотом после отставки Радина поручено было Константину Гонгиле, еще при матери Константина VII Зое призванному к высшим служебным званиям. Наконец, главное начальство над иноземными дружинами возложено было на Василия Петина, который вместе с тем возведен в патрикии. Из других лиц, выдвинувшихся с переходом власти к Константину Порфирородному, укажем Мариана Аргира, возведенного в сан патрикия и комита, или начальника конюшенного ведомства, Мануила Куртикия, также получившего сан патрикия и начальника царской стражи, или друнгария виглы. До известной степени обезопасив себя этими новыми назначениями от сторонников павшей династии, царь Константин не провел, однако, до беспощадных последствий своей системы и принужден был впоследствии, когда вновь возникали попытки возвратить к власти сыновей Лакапина, принимать против остававшихся сторонников их разные оборонительные меры. Трудно составить точное понятие о характере самостоятельного правления Порфирородного. Он достиг единодержавия в возрасте, близком к сорокалетнему. При благоприятных обстоятельствах это мог бы быть период полного развития сил и накопленного опыта и знания. Но Константин прошел суровую школу «подчинения», и, будучи по природе наделен гуманными качествами и мягкостью характера, он мало был подготовлен к практической жизни, и в особенности к государственной деятельности. Слишком доверяясь во всем, что касалось правительственных дел, приближенным лицам и предоставив много власти честолюбивой и гордой царице Елене, он не был в состоянии изменить нравов своего времени и окружающего его общества и в общем заботился более всего о том, чтобы не иметь помех в своих кабинетных занятиях, в которых сначала он искал забвения, а потом, конечно, находил полное удовлетворение и, вероятно, наслаждение. Таким образом, Константин не имел ни желания, ни особенных побуждений, хотя бы из честолюбия, изменить свой образ жизни, с которым он сжился и который ставил его весьма далеко от реальных государственных нужд. Читателя может пленять его доброта, кротость, семейные добродетели; можно приписывать ему много похвал за необыкновенно удачные его личные литературные труды и за просвещенное покровительство обширным научным предприятиям, которые без него, может быть, никогда бы не осуществились, за его любовь к просветительным учреждениям и искусству, которому он также уделял много времени; но вместе с тем не следует закрывать глаза и на то, что как правитель, допустивший поборы, взяточничество, продажу должностей и нарушение закона как в столице, так и в провинциях, Константин VII не выделяется из большинства посредственностей, занимавших византийский престол. Для историка, желающего дать характеристику Константина VII, встречаются немаловажные к тому трудности в состоянии самых источников, которые частию утрачены, частию же составлены в его царствование и до некоторой степени по его внушению. В этой литературе, весьма сочувственно говорящей о Константине, нужно различать реальное от фиктивного, благие пожелания от практического их исполнения. Чувства и желания, которыми так обильны предисловия в новеллах X в. и которыми часто щеголяет сам царственный писатель, суть условные и весьма субъективные понятия, которые приятны для слуха и составляют достойный образец для подражания, но не переходят в подвиг и конкретный факт. В качестве доброго человека и просвещенного государя, воспитанного в лучшей школе того времени и дорожившего высокими преданиями Римской империи, Константин весьма высоко полагал и славу Македонского дома, так что, конечно, в его тайные расчеты входило обессмертить свое имя большими благотворительными и просветительными учреждениями. В одном месте его сочинения «Об управлении империей» так характеризуется его взгляд, выраженный косвенно в приложении к Роману Лакапину.
Для просвещенного же писателя X в., которому принадлежат приведенные слова, высокие принципы были законом, и, подчиняясь велениям обычая и придворного устава, равно как следуя традициям, идущим от деда и отца, император Константин с полным одушевлением предавался полезным делам, за какие восхваляют его сочувствующие ему писатели. Он был и кроток, и снисходителен, и милостив. Он был озабочен планами облегчить тягости податной системы, приносил жертвы на выкуп пленных, не щадил средств на устройство новых больниц и богаделен, принимал меры к тому, чтобы правосудие исполнялось нелицеприятно и без подкупа. Константин заботился об устройстве новых учебных заведений и о поддержании старых, понимая, что из хорошей школы могли выйти достойные общественные деятели: ученые, преподаватели, судьи, правители областей и епископы. Но как все это осуществлялось на практике, об этом скажем ниже, при рассмотрении событий его царствования.
Обращаясь к изложению внешних событий, обнимающих обширный период царствования Константина VII, мы должны начать речь с тех окраин, которыми Византия соприкасалась с мусульманским миром. Мусульманские государства, окружавшие империю со всех сторон, за исключением ее северной границы на Балканском полуострове, представляли собой три политические системы:
1) восточный калифат со столицей в Багдаде, с зависимыми от калифа эмирами в Азии под властью Аббасидов,
2) африканский под управлением Фатимидов с подвластными эмирами в Южной Италии и Сицилии, а также в Египте и Сирии и, наконец, 3) испанский под властию Омейядов и с эмирами в Танжере и Марокко. В начале X в. империя испытала от арабов два сильных поражения, которые надолго изменили не в пользу империи взаимное отношение сил, это было взятие и разграбление арабами второго по богатству и торговому значению города — Солуни и уничтожение греческого флота при Лемносе. Этими преимуществами арабы не успели воспользоваться Лишь вследствие исключительных обстоятельств, какие переживал в особенности Багдадский калифат; в противном случае Византия, поставленная часто в безвыходное положение неудачными делами на северной границе, должна бы была поступиться в пользу арабов многими областями в Малой Азии.
Немедленно по смерти Александра последовало возмущение Константина Дуки. Это был сын Андроника, бывшего вместе с Имерием начальником флота, посланного против арабов. Он сделался орудием интриги, сотканной коварным Самоной, не исполнил воли царя, приказавшего ему соединиться с Имерием и
