кроме того, он хотел создать перевес русским силам над литовскими, чтобы не быть целиком под рукой польского воеводы.
– Оттуда вам сразу надо идти на Тулу. Я выйду туда, как только приведу казаков в порядок.
Меховецкий нехотя подчинился, вывел свой отряд из города и повел его по снежным дорогам к Козельску.
Он был слугой двух государей – Сигизмунда и Дмитрия. Кто бы из них ни выиграл в этой многоходовой, очень сложной шахматной партии, он, Казимир, выигрывал тоже.
Тем не менее он поразился, как быстро этот забитый полупопович менял облик. Человек, которого он по просьбе Афанасия Нагого столько лет содержал и воспитывал как больного ребенка, на глазах наливался силой и уверенностью. И все окружающие его русские, как в греческом театре, очень быстро начали «играть царя».
«Не дай Бог ему стать государем! – думал Меховецкий. – Много голов будет снесено на Русии! Хорошо бы моя уцелела!»
Люди в Туле от слабости с трудом ходили и стояли в воде. И царь Петр с Болотниковым начали переговоры с Шуйским. Их человек передал московскому царю:
– Если ты, государь, сохранишь им жизнь, они готовы сдаться вместе с крепостью. Если же нет, они будут держаться до тех пор, пока хоть один человек в Туле будет жив. Даже если им для этого придется пожрать друг друга.
На эти слова Шуйский ответил посланнику:
– Хотя я и поклялся ни одного человека в Туле не пощадить, все же я сменю гнев на милость ради их храбрости и честности. Они давали присягу вору и твердо соблюдали ее. За то, что они так твердо ее держали, я дарую им жизнь. Конечно, если они так же верно будут служить мне.
Шуйский даже поцеловал крест в подтверждение своих милостивых слов.
После такого ответа решено было сдать город.
Князь Григорий Шаховский совершенно был не согласен. Он пытался поднять казаков против Болотникова и Петра, но его схватили и заперли в подвале.
1 октября Тула сдалась Шуйскому.
Толпы вырвавшихся и отпущенных Шуйским казаков и других свободных людей покатились разными путями из Тулы к Стародубу. Уже прошел слух, что государь Дмитрий с войском атамана Ивана Заруцкого и с польскими отрядами находится там.
В походном белом зимнем утепленном шатре царь Шуйский лично допрашивал Григория Шаховского. Вместе с ним в шатре находился брат царя Дмитрий.
– И что же, князь Григорий, заставило тебя идти против государя своего? – спрашивал царь.
– Прости вину мою, – говорил Шаховский. – Не против тебя шел, государь, шел за Дмитрия. Я ему клятву давал.
– Так ведь убит твой Дмитрий.
– Не знаю, государь. Не видел я его убитого.
– А я собственными глазами видел. Мне-то ты веришь?
Шаховский набычился:
– Тебе, государь, верю. Только вот и Болотников говорил мне, что виделся с ним в Польше. Я и ему поверил.
– А за что тебя в каменный мешок посадили? – спросил царь.
– За то, что хотел к тебе со своими людьми перейти. Потому что твердо узнал, что тот Дмитрий, который в Стародубе, не настоящий.
– Как же ты это узнал?
– Люди от Заруцкого к нам пробились и сказали, что Заруцкий его не опознал.
– Ладно, иди. Как обещал, жизнь тебе сохраню, – сказал Шуйский. – Но вольную жизнь не обещаю.
Шаховский вышел из шатра.
– Что-то ты добрый, – сказал брат царя, когда они остались вдвоем.
– Не добрый, дальновидный, – ответил Василий Шуйский. – При всех обещал сохранить им жизнь, надо сохранить. Иначе свои же не будут верить. И не забудь еще, – добавил он, – что у нас четверть Москвы таких, как он, Шаховских.
– Расплодились, – зло сказал Дмитрий.
– Приведите Болотникова! – приказал охране Шуйский.
Охрана состояла все из тех же немцев. Она передавалась по наследству от правителя к правителю. Своим русские не доверяли. И работала охрана как машина.
Болотников вошел в шатер, выхватил саблю, положил ее на шею и пал ниц перед царем.
– Говори! – приказал Шуйский.
– Я был верен присяге, которую дал в Литве человеку, называвшему себя Дмитрием, – сказал Болотников. – Дмитрий он или не Дмитрий, я не знаю, потому что никогда его раньше не видел.
Царь и брат его молчали.
Болотников продолжил:
– Я ему служил верою, а он меня покинул. И теперь я здесь в твоей воле и власти. Хочешь меня убить – вот моя сабля. Захочешь помиловать, как обещал и крест целовал, буду, государь, тебе верно служить, как служил до сих пор тому, кто меня покинул.
Шуйский начал с вопроса:
– Ты виделся в Литве с Дмитрием?
– Виделся, государь.
– Каков он?
– В каком смысле, государь?
– Каков? Высок, низок? Широк в плечах? Здоров, болен? Волосом бел или черен? Толст, худ?
– Не толст, не худ, среден, государь. Про волос не знаю, он в шапке был. Роста тоже среднего.
– Здоров, болен?
– Не ведаю. Только говорят про него, что с ним припадки бывают.
В животе у Шуйского захолодело.
– Уведите, – приказал он.
– И что? – спросил царя брат. – Этого тоже простишь? Потому что таких у нас четверть Москвы.
– Таких уже не четверть, а вся половина, – ответил Шуйский. – А то и две трети. Только я ему другого не прощу.
– Чего другого?
– Того, что он сейчас сказал про нового Дмитрия.
– Что он такого сказал? Мало ли у кого бывают припадки.
– Припадки мало у кого бывают, – согласился царь. – Только вот у Ивана Васильича, как ты помнишь, были. И у угличского младенца тоже имелись.
Дмитрий не стал дальше пытать брата, при чем тут припадки самозванца. Если надо, Василий сам объяснит подробности, а не надо – лучше не приставать, только хуже закроется.
Шаховского сослали в Каменную Пустынь на Кубенское озеро. Болотникова отвезли в Каргополь и там быстро утопили. Палачи не могли отказать себе в малом удовольствии: прежде чем утопить, Болотникову выкололи глаза.
Князя Петра без всяких допросов и разговоров торжественно повесили в Москве.
Шуйский был счастлив.
Марина и Юрий Мнишеки и многие польские рыцари вместе с ними уже больше полугода мыкались в Ярославле.
Недалеко от города в сельце Мостец для них выставили несколько изб и категорически запретили удаляться куда-либо дальше чем на километр.
На высоких плетеных телегах, а потом на тяжелых санях из Ярославля им доставляли провизию (странно, что в достаточном количестве) и даже привозили вино.
Поляки обустроились как могли. Ввели войсковой порядок, постоянно держали вокруг часовых против вороватой «москвы» и даже устроили походную молельню.
