С вечера и почти до рассвета эскадрон шел переменным аллюром по подмерзшей дороге. Минут десять - пятнадцать грели коней рысью, потом переводили на шаг. Чтобы и к сроку успеть, и коней не загнать.
Времени - в обрез. Большую казачью станицу, лежавшую на пути, Башибузенко решил не объезжать. Велел поснимать звездочки, у кого были. И буденовки тоже. Закутаться башлыками.
На окраине станицы - сторожевая застава: пожилые бородатые казаки с пулеметом. Окликнули, приказали остановиться. Выехал вперед скуластый, узкоглазый Калмыков.
Рядом - горделивый Сичкарь: под буркой видна черкеска с газырями, на ногах - мягкие козловые сапожки. Бросил небрежно:
- Из «дикой» дивизии князя Султан-Гирея. Пропустить!
- А чего в тыл правитесь?
- Маршрут выведываешь, большевистская морда!
- Извиняйте, ваше благородие! - выскочил вперед старший заставы. - Порядка не знает!
- Плетюганов ему, чтобы знал!
Казаки торопливо сняли с дороги спираль из колючей проволоки, сошли на обочину, пропустив эскадрон. Больше никто их не останавливал.
Башибузенко и Леонов ехали рядом, почти не разговаривая. Внешне вроде бы ничего не изменилось за последнее время в их отношениях, взаимную привязанность испытывали по-прежнему, но ощущался все-таки легкий холодок, едва приметное отчуждение. И виной этому была, несомненно, Ася. Микола неловкость испытывал перед комиссаром. Формально Ася числилась при дивизионной медслужбе, но почти всегда находилась вместе с мужем. Женщина бойкая - договорилась с начальством, прикрепили ее к эскадрону. Башибузенко никак не мог обойтись без своей законной. И скучал, и ревновал, если но видел несколько дней. Ее и сейчас черт понес в этот рейд. Затихла на тачанке, укрывшись буркой. Роман очень не одобрял такое поведение, такие вольности, мешавшие службе.
Опередив эскадрон, выехали они вместе с проводником из местных жителей на заросший кустами увал. Светало. Сквозь поредевшие сумерки виднелось неровное, изрезанное овражками поле. Все яснее проступали дома железнодорожной станции, очертания гор, узкий разрез ущелья, куда убегали стальные полосы и где следовало учинить завал.
- Вон там возле станции окопы, - показал рукой проводник. - А перед ущельем мостик и проволока в три ряда.
- Дрыхнут небось беляки, - зевнул Башибузенко. - На заре самый сон.
- Пулеметы у них, - предупредил проводник. - А поле воронками исковыряно. Лучше бы коней здесь оставить и по кустам пеши. Прямо к окопам выведу.
- Эх, сапоги заляпаем! - Башибузенко спрыгнул с жеребца и скомандовал: - К пешему бою слезай! Коноводам - в балку. Тачанки на увал. Черемошин с двумя «гочкисами» - на ту горушку. Прикроешь в случае чего, на себя беляка отвлечешь!
Спешенный эскадрон привычно и быстро разворачивался в цепь.
3
Стремительно вошел ординарец:
- Семен Михайлович, вас к аппарату. Говорят, из белого тыла.
- Узнай сам.
- Семен Михайлович, это наши, которых путь подорвать послали, эскадрон Башибузенко.
Буденный глянул на Ворошилова:
- Пойдем вместе.
Аппарат четко выстукивал тире и точки. Телеграфист громко читал по складам:
- Докладывает военком Леснов. Приказ выполнен, станция закупорена. Эскадрон окружен. Попытка прорваться в горы не удалась. Надежды нет!
- У аппарата Буденный. Сколько продержитесь?
- Часа полтора.
Ворошилов посмотрел на карту.
- Как помочь им?
- Никак, - отрезал Буденный. - Не успеем. Больше тридцати верст. - И снова телеграфисту: - Бейте на одном участке, где противник слабее.
- Атаковали три раза, понесли потери. Не можем поднять людей. Все. Прощайте, товарищи!
- Я тебе покажу «прощайте»! - выругался Буденный. - Это не ему... Стучи так: «Всеми силами - в одном направлении!»
- Пластуны рядом... Кончаю.
- Подожди! - шагнул к аппарату Климент Ефремович. Губы словно обескровились на побагровевшем лице. - Говорит Ворошилов... Вперед, комиссар! Веди коммунистов!
- Станция не отвечает! - вскинулся телеграфист.
- Все равно передавай!
«Веди коммунистов! Веди коммунистов! Веди коммунистов!» - отбивал телеграфный ключ.
4
По цепи пронеслось:
- Коммунисты, к комиссару! Быстрей!
Ползком, перебежками добирались они до выгоревшей изнутри конюшни, где за толстыми обугленными бревнами укрылись Леснов и раненный в голову Башибузенко. Перепуганная Ася пыталась перевязать его, но бинт выскальзывал из рук, съезжал Миколе на лоб, закрывал глаза.
- Отстань! - не выдержал он. - Поверх скобануло, само зарастет! - И, сорвав бинт, плотней надвинул на рану кубанку, придавил сверху.
Как всегда холодно-безучастно тянул самокрутку командир взвода Сичкарь. Щурился, глядя в синеву расчистившегося неба. Лишь пальцы выдавали волнение, шевелились беспокойно, поигрывая наборным ремнем, кинжалом... Рядом присел на корточки закадычный дружок Кирьяна Иван Ванькович, тоже торопливо сворачивал «козью ножку».
Роман осмотрелся; все были здесь. Пантелеймон Громкий тяжело дышал после перебежки. У Пантелеймона Тихого сочилась из носу кровь - контузило близким разрывом. Каменюкин потирал тяжелой ладонью плоскую, заросшую щетиной щеку. Сжался, втянул голову в плечи Сазонов, мало бывавший в боях. Молодые ребята Шишкин, Зозуля и Колыбанов вопросительно, с надеждой смотрели на комиссара.
- По команде поднимемся разом! - отрывисто произнес Леонов. - И не ложиться! Только вперед - другого выхода у нас нет. Шинели на проволоку! Добежим - всем спасение. Остановимся - конец!
- Зачем долгий балачка? - поморщился Калмыков. - Все видят, чего надо. Бери граната - и айда!
- Высоко пулемет-то, как докинешь снизу?! - сказал Пантелеймон Громкий, никогда не умевший промолчать. - По скале придется...
- Крылья бы тебе, - съязвил Сичкарь. - Ангельские.
- Все, товарищи. По местам! - прервал его Леонов. - Ты как, Микола, не отстанешь?
- Силенка ишшо есть, кровь не вытекла.
- Я при нем! - торопливо сказала Ася.
- Отступись, - пренебрежительно хмыкнул Башибузенко и покривился от боли, вставая.
Втроем перебежали они от конюшни ближе к ручью, залегли. Леонов приподнялся на локте. Сзади стрельба раздавалась совсем близко. Белые не спешили, понимая, что буденновцам не уйти. Давили плотным огнем. А пулемет на скале молчал. Там ждали атаки, чтобы косить бегущих прицельно,
