промышленности и узел коммуникаций». Однако в ходе боев фашисты столкнулись в излучине Дона с крупными силами советских войск. Гитлеровцы просто не могли оставить на своем фланге такую угрозу и вынуждены были повернуть на Сталинград те части, которым предписывалось вначале действовать на Кавказе. И чем дальше, тем больше центр тяжести переносился именно сюда, хотя это явно противоречило вражеским планам. Острым и длинным клином выдвинулись гитлеровские войска к Волге, не очень-то заботясь о своих растянутых флангах. Сама конфигурация фронта в этом районе вызывала у Николая Федоровича определенные размышления. И, конечно, не только у него.
На Кавказе немцы совершенно неожиданно встретили сильнейшее сопротивление в районе Новороссийска и Туапсе. Чтобы сломить это сопротивление и обезопасить тыл, они вынуждены были стянуть туда больше половины войск, предназначенных для прорыва на Баку. Все немецкие армии на юге были скованы тяжелыми боями, несли большие потери, испытывали трудности со снабжением. К тому же близилась зима, а до нефти было еще далеко. Стремясь высвободить свои дивизии для борьбы на решающих направлениях, немцы выдвинули на второстепенные участки фронта войска союзников. В августе—сентябре по правому берегу реки Дон, от Воронежа и до города Серафимовича, заняли оборону венгерская, итальянская и румынская армии. Центральную часть этой полосы, от Павловска до станицы Вешенской, заняли итальянцы.
Не здесь ли у противника самое уязвимое место? Во всяком случае Николай Федорович особо отметил на карте районы, обороняемые не гитлеровцами, а их союзниками. Свои соображения, свои прикидки на будущее генерал Ватутин систематически сообщал в Генеральный штаб.
Все лето генерал-майор Порошин провел в далеком тылу, на Урале, где формировалась его дивизия. Только в конце августа, когда части были полностью укомплектованы: людьми и техникой, поступил приказ: дивизия передавалась в состав Воронежского фронта. Ночью первые эшелоны отправились на запад.
В штабе армии Порошин познакомился с обстановкой. Его соединению отводилась двадцатикилометровая полоса на берегу Дона. Участок тихий, активных действий не производится. Там сейчас сводный полк из саперов и остатков отступивших подразделений. Дивизия Порошина должна занять жесткую оборону и готовиться к наступательной операции с ограниченной целью. Генералу рекомендовали подумать о захвате плацдарма на правом берегу и через неделю доложить свои соображения.
Головной эшелон дивизии еще только разгружался на станции в ста километрах от реки, а Порошин уже выехал на рекогносцировку местности. Отправился вместе со своим комиссаром на новехоньком, без единой царапины, американском «виллисе». Машина была хоть и неказистая с виду, но сильная, хорошо шла по бездорожью и легко брала подъем,
В деревне с разбитой церковью разыскали командира сменяемого полка, пожилого майора из запасников, с черными петлицами инженерных войск. Сапоги у него были стоптанные, пилотка измята, гимнастерка выцвела и застиралась, стала грязно-серой. Комиссар, заметив, как схлынула с лица Порошина кровь и побледнел лоб, решил, что сейчас будет разнос за неряшливый вид. Но генерал сдержался. Приказал майору лезть в машину и показывать дорогу. Тот спокойно сел рядом с водителем, да еще и напялил на нос очки с аляповатой дужкой из медной проволоки. Комиссар кивнул на его сутулую спину и развел руками. Порошин сердито отмахнулся: что с него возьмешь, он инженер, сунули его не в свои сани.
Дорога напрямик резала сжатые поля с высокой стерней, бежала мимо стогов соломы, мимо редких перелесков. Впереди завиднелась полоска реки и пологие высоты на правом берегу Дона.
– Оборона у противника не сплошная, – глуховатым голосом докладывал майор, повернувшись к По- рошину. – Сидит главным образом на высотах, в трехстах-четырехстах метрах от воды. Очаги обороны имеют хорошую огневую связь. Пулеметы простреливают реку фланкирующим огнем.
– Танки?
– Были здесь танки первые дни. Но место для переправы неудобное. Артиллеристы постреляли по танкам, они ушли.
– Какие части обороняются в вашей полосе?
– Итальянский альпийский корпус, горные егеря. А номеров я не знаю.
– Что, пленных не было?
– Давно не было, – подтвердил майор.
Спокойствие и отсутствие какой-либо робости перед начальством располагали к нему, но Прохор Севастьянович никак не мог подавить неприязнь, вызванную внешним видом этого человека.
Дорога повернула влево, вдоль Дона, то приближалась, то удалялась от него, спрямляя изгибы реки.
– Близко едем, – забеспокоился комиссар. – Увидят нас.
– А они давно уже видят, – сказал майор. – Вон высота. – Лысая называется. Итальянцы с нее километров на десять наш тыл просматривают.
– Пульнуть могут.
– Нет, стрелять сегодня не будут, сегодня суббота.
– А по субботам что же – перемирие?
– Не то чтобы перемирие, а так уж само собой получилось, что этот день у нас без стрельбы, – все тем же глуховатым спокойным голосом объяснил майор. – С утра наши в реке моются, бельишко стирают. После обеда итальянцы. Лазают вдоль берега, лягушек на праздничный обед ловят.
– Да вы что? – удивился комиссар. – Каких еще лягушек?
– Разных, – сказал майор, и в голосе его Порошин уловил чуть заметную иронию. – Ловят подряд, а потом сортируют. Оказывается, в пищу употребляют не всех, каких-то особенных.
– С голода, что ли? – не мог уразуметь комиссар. – Так зачем же вы им дозволяете?
– Деликатес, – сказал майор. – Есть среди них любители. Разрешаю не я, разрешают сами бойцы. Им раз в неделю портянки постирать нужно.
– А вы куда смотрите? Вы командир или что?
