картоху на огороде не тронули. Я сам туда гостинцы таскаю…
Вопрос за вопросом, посмеиваясь, задавал Порошин. Польщенный вниманием, Сашок охотно рассказывал, что итальянцы – они ничего, только шибко крикливые и за девками бегают. Все девки из деревни на эту сторону перебрались. Кто на лодках, кто вплавь. Итальянцев-то возле реки нет, они ночью только на горах, а между горами их патруль ходит. От горки до горки два раза в ночь, человек по десять. Когда дождь, то и патрулей нет. Итальянцы зябкие, в избах сидят, чтобы не простудиться.
Этот мальчишка знал, где у противника окопы и блиндажи, где часовые, с какой стороны можно подойти к Лысой горе.
– Вот что, – сказал ему Порошин. – Я тебе приказываю три дня сидеть дома, на ту сторону не ходить и ни с кем о нашем разговоре ни слова!
– А зачем дома сидеть?
– Так нужно. Выполнишь? И чтобы без болтовни!
– Я что, трепач? – обиделся Сашок. – Выполню, честное пионерское под всеми вождями!
Паренька ссадили у околицы. Когда он скрылся за плетнем, Прохор Севастьянович повернулся к инженеру:
– Товарищ майор, можно за одну ночь навести легкий мост против Лысой горы?
– Навести можно. Только надо заранее приготовить все в тылу, потом собрать.
– Вам приходилось выполнять такую работу?
– Приходилось, – сердито ответил майор. – Двадцать лет строил. А потом разрушал.
Прощаясь с ним, Порошин предупредил, что смена полка, возможно, задержится и чтобы на передовой ничего пока не менялось. Пусть сохраняется тот режим, к которому привыкли итальянцы. Майор понимающе посмотрел на генерала, сказал, что так и будет.
Машина покатилась дальше. Комиссар протянул Порошину папиросы:
– Ну, как мы теперь с ним?
– На свое место его надо поставить.
– Надо, конечно. Это же преступление. Чуть ли не братание на фронте устроил. Пусть прокуратура займется.
– Я говорю: на саперный батальон его надо поставить, нам еще много мостов строить придется.
– Преступник он, Прохор Севастьянович, а ты о мостах.
– Слушай, комиссар, – повернулся к нему Порошин. – Человека сперва научить полагается, потом требовать. Тут он делал, что мог и как мог, и судить его не за что. Вот если по его вине мост рухнет, тогда дело другое.
– Да чего ты к мостам привязался?
– Идея у меня есть, и, кажется, неплохая. Этот майор отличную обстановку для нас создал.
– Куда уж лучше… Как первая батарея прибудет, сразу надо в работу ее. Пусть припугнет итальянцев и поломает к чертовой матери это турецкое перемирие. Везде воюют, а тут какое-то позорище. Еще и нам с тобой шею намылят.
– Нет, комиссар. Ни одной батареи, ни одной роты мы подтягивать не будем. Сосредоточим их пока в лесу. Потом ударим. Неожиданно. Удастся нам Лысую гору захватить – мы над всей округой хозяева. В лоб ее штурмовать – сотни людей положим. А если осторожно, продуманно… Ну, ты меня понимаешь?
– Стараюсь понять, – ворчливо произнес комиссар. – Хочу понять и не хочу мешать тебе, Прохор Севастьянович. Но о бардаке, который тут развели, обязан сообщить в политдонесении.
– Потерпи, – попросил Порошин. – Не в службу, а в дружбу. Дней через пять сообщишь. Иначе понаедут комиссии, поднимут треск, заставят стрелять. Толку никакого, лишь итальянцев насторожат.
– В штабе армии люди не глупей нас с тобой.
– Не глупей, – начал раздражаться Порошин. – Но они со своей колокольни смотрят. Нам та обстановка, которая сейчас на участке, выгодна. Очень выгодна, неужели тебе не ясно? Ты не о высоких материях, о конкретной задаче подумай!
– Подумаю, – с оттенком обиды произнес комиссар. – О высоких материях – это ты зря. Тут не о материях речь, о принципиальной позиции.
– Позиция сейчас одна – бить противника. Вот подойдут два головных батальона, и сразу ударим. С этим ты согласен? Можно готовить приказ?
– Готовь, подпишу, – кивнул комиссар. – Руководить кто будет?
– Сам. Первая операция, притом – важная. Плацдарм с господствующей высотой: за это нам десять раз спасибо скажут, если получится. На ту сторону Бесстужева с его батальоном пошлем.
– Можно командира полка послать. Надежный. По крайней мере будет с кого спросить.
– Сами с себя спросим. Командиры полков новые, я их в деле не видел, а Бесстужева хорошо знаю.
– Ты его вообще в гении записал.
– Не в гении, командир он умелый. Злой, напористый. И главное – головой воюет.
– Решено, – согласился комиссар. – Но политдонесение я все-таки отправлю. Торопиться не буду, а о майоре сообщу, тут уж ты как хочешь. Это моя обязанность.
За три спокойных месяца, пока дивизия формировалась в тылу, Игорь Булгаков отъелся и отоспался.
