– К дяде Ивану? Но как же…
– Все. Без возражений. Возьмешь с собой учебники. Хватит баклуши бить. А теперь отправляйся спать.
Игорь шагнул к двери, но мать остановила его.
– Ты обещаешь, что это не повторится?
– Постараюсь.
Выбравшись из комнаты, Игорь облегченно вздохнул. Будто гора с плеч. Разговор оказался не очень страшным. Ехать к дяде Ивану – не так уж плохо. Надо же в конце концов и позаниматься.
Он вышел во двор. Ночь была прохладной и звездной. В тишине слышалась далекая песня: наверно, в роще за слободой гуляли девчата. Недовольно бормотали что-то сонные грачи в гнезде на верхушке березы.
– В ссылку, значит, – оказал себе Игорь. – В Сибирь, на каторгу… Ну, это ничего, могло быть и хуже. Надо только ребят предупредить, чтобы проведать пришли.
Между лесом и деревней протянулся по косогору колхозный сад. Длинными шеренгами стоят яблоньки на белых от известки ногах. В верхней части сада, что ближе к лесу, – ряды аккуратно подстриженных кустов крыжовника. Среди кустов шалаш сторожа, деда Сидора. Старик въедливый, ко всем цепляется, всех поправляет, и за это кличут его по-уличному Крючком. Прозвище это прилипло к деду давно, никто не помнит его настоящую фамилию. Известна она только в сельском Совете.
В саду дед Крючок обосновался прочно, перетащил в шалаш дерюгу для подстилки, тулуп, медный котелок. Держа под мышкой старую берданку, заряженную солью, несколько раз в сутки обходил свои владения. Мальчишки боялись его – дед стрелял, не предупреждая.
Днем старик поправлял чучела, смотрел, не завелась ли вредная гусеница. Вечером рано ложился спать. До полуночи сад стерег Иван Булгаков. У него маленький шалаш в том конце яблоневых посадок, который почти вплотную примыкает к деревне.
Прожив в Стоялове двое суток, Игорь пошел на дежурство с дядей Ив алом. Прихватили с собой чайник. Пока Игорь бегал к ручью за водой, дядя Иван развел костер, воткнул в землю палки-рогульки.
Пасмурный, сырой день угасал, медленно наползали сумерки, суживая горизонт. Воздух был теплым и влажным от прошедшего недавно дождя. В низине над рекой белым дымком вился туман.
Вся деревня хорошо видна с косогора: два ряда изб, крытых соломой, новый белый сруб правления колхоза. За околицей, возле реки, просторный выгон. Деревня казалась пустой и унылой. Изредка перейдет улицу баба с коромыслом. Трое ребятишек в длинных рубахах копошились у плетня. Щипали траву стреноженные лошади. Игорю скучно было смотреть на затихшую деревню, тянуло в Одуев, к людям.
Хорошо побывать в Стоялове раз в году, когда ясная погода. Походить за грибами, поваляться на лугу. А ведь многие проводят в деревне всю жизнь. И сколько таких – большинство! Они выращивают хлеб, везут в город молоко, мясо. Эти люди необходимы всем, они – основа основ.
– Чего задумался, Игорек? – окликнул дядя Иван.
– Так… Смотрю на деревню, и грустно становится… Ведь тут моя родина. В этих избах прадеды мои жили. Отец, когда молодой был, эту землю пахал. И ты вот… А я будто чужой здесь.
– Отвык, – улыбнулся дядя Иван. – Вот поживешь месяц и уезжать не схочешь… А летом в деревне завсегда веселья мало. Люди с солнцем встают, весь день на работе. Наломаются – и спать. По гостям зимой ходим.
Закипел чайник. Бурлящая вода вырвалась из носика, полилась на костер. Дядя Иван подхватил чайник за ручку, поставил на землю.
– Посмотри, чего Алена в узелок нам положила… Хлеб, сало… Яички есть… Ну, не помрем, парень.
Круто посолив мягкую, еще теплую горбушку, Игорь взял яйцо.
– Забыл про сахар-то я, – огорченно оказал дядя Иван. – Ведь ты же непривычный с нетом чай пить.
– С солью вкусно.
– Это кому как. Вон дед Крючок у нас балованный. Старуха его намедни жаловалась в сельпо – все деньги на сахар изводит. Я, говорит, цельные сутки в одиночестве. Хожу по саду и думаю про разные дела. А думаю чем? Умом. У меня, говорит, от этих размышлениев мозг сохнет, и его надо чаем с сахаром разжижать.
– А ты, дядя Иван, тоже сутки дежуришь?
– Я – нет, сторожу между делом. Днем в бригаде – вечером сюда. По хозяйству Алена справляется, а я тут и а курорте вроде.
– Хорош курорт, по пять часов на сон остается. То-то похудел ты так против зимы.
– Летом мужик всегда худеет… А за этот курорт мне колхоз полтрудодня начисляет. Дело немаленькое. Сам знаешь, трое воробьев у меня. К зиме на обуж и заработать надо… Ну, и колхозу опять же польза.
– А ты почему без ружья, дядя Иван? Сторож ведь.
– Меня и без ружья боятся, – засмеялся тот. – Я с финской ракетницу принес. Сказал парням: как увижу – ракетой стрелять буду. Это не соль. Одежду спалю и мясо до костей прожгу. Теперь во всех соседних деревнях про эту ракетницу знают.
– А я и не видел! Где она?
– У Алены спроси. Где-то в сундуке у нее валяется.
Было уже совсем темно. Дядя Иван бросил в костер бумажки, яичную скорлупу. Поднялся.
– Так порыбалим утром?
