– Рота было на первое место выскочила, а теперь… Разболтались у тебя люди, Бесстужев.
– Разрешите напомнить, товарищ капитан, мой взвод запел первым.
– Запел, запел… Послушал бы ты, какой концерт мне комиссар закатил. Воспи-и-и-тывать надо, – протянул Патлюк. – Армия у нас или детский сад? Наше дело не в бирюльки играть, а крепости брать.
– Крепости, – не сдержался Бесстужев.
– Один черт… Больно нежный народ пошел. Бывало, пригонят парней – враз обломать можно. А эти очень ученые, каждый свое «я» показывает… Дьяконский у тебя, что ли?
– Мой.
– Тоже с гонором. Шуточки шутит…
– Он хороший боец.
– У тебя все хорошие, а меня за вас намыливают.
– Но ведь я докладывал вчера: люди устали.
– Чего с тобой толковать, – махнул рукой Патлюк. – Молодой ты еще и службы не понимаешь. Карасева твоего мы спишем. Он тракторист, в танковую часть просится. Поможем. Разгильдяи мне не нужны… К весенней инспекции чтобы все на большой палец было. Смотри, Бесстужев, голову оторву, если что…
– У меня шея крепкая.
– Да ты веселый сегодня! Голову, ладно, не трону, а за кубик опасайся. Жми на всю катушку, Бесстужев. Бравый вид, строевой шаг, порядок в казарме и чистое оружие – добьемся этого, значит, отличимся.
– Все понятно, товарищ капитан. – Белесые брови Бесстужева ползали вверх и вниз. – Все ясно. Разрешите быть свободным?
– Иди… Нет постой! – Патлюк ногой пододвинул табуретку, сел. – Скажи, у тебя в училище бывало такое, ну как вчера с песней?
– Бывало.
– Вот и я комиссару говорил: везде так, – оправдывался Патлюк, обкусывая мелкими блестящими зубами мундштук папиросы. Жеваную бумагу сплевывал в угол.
– Не везде, товарищ капитан. У каждого командира свои методы. Один предпочитает принуждать, другой – убеждать.
– И что же лучше?
– Честно говоря, не знаю. Без принуждения в армии тоже не обойдешься.
– То-то и оно!
– С другой стороны, принуждением, граничащим с голой муштрой, можно сделать из красноармейца болванчика, не думающий механизм. В человеке притупляется инициатива, самостоятельность.
– Не крути, лейтенант. У тебя у самого какой метод?
– Стараюсь убеждать. Это надежней. И потом вы же сами говорили: характер у меня мягкий.
– Н-да, характер, – крутнул головой Патлюк, – Взвод-то твой ведь действительно первым зашел. А ты до армии кем был?
– Никем, собственно. Окончил школу, поступил в институт. Тут война с финнами – рапорт подал. Только два дня повоевать пришлось, опоздал. Потом училище.
В дверь постучали. Бесстужев открыл. Вошел старшина Черновод, маленький, худощавый и подвижный сверхсрочник. Не голосом, не блестящей выправкой, а своей хозяйственностью славился в полку Черновод.
– Ко мне? – спросил Патлюк.
– До вас. – Старшина вытащил из кармана огромный, в красную полоску платок, солидно высморкался. – До вас я. Шапку Карасеву выдал. Из ротного запаса БУ.
– Так.
– Фокина приказано в музыкальный взвод перевести. Может, придержим его? Запевала хороший.
– Не выйдет. Я уже говорил с комиссаром. В оркестре людей мало…
Бесстужев отправился в библиотеку. Думал о Патлюке, что он, наверное, затеет сейчас длинный разговор со старшиной о валенках, одеялах и ружейном масле. Любит капитан считать и пересчитывать ротное добро, хороший бы из него завхоз получился.
На улице было морозно. Кирпичные стены кольцевого здания казарм покрылись изморозью: она блестела, вспыхивала голубоватыми искрами под холодными, негреющими лучами солнца. Из открытой двери кухни вырывались белые клубы пара, тянуло запахом подгорелой гречневой каши.
Гарнизонный клуб помещался в самом высоком здании Центрального острова, в старинной массивной постройке бывшей церкви.
Оставив в раздевалке шинель, Бесстужев пригладил перед зеркалом щетинистые короткие волосы.
– Давно не появлялись, товарищ лейтенант, – радостно встретила его молодая женщина в синем халате – библиотекарь Полина.
– Не так уж и давно.
– Это вам кажется.
