Сюда бы их взять, да уж больно время тревожное. И голодно... Девочек тоже надо в деревню...
Поборов искушение поцеловать спавших детей - не хотелось раньше времени будить их, - Михаил Иванович вернулся к жене. На столе уже исходила паром тарелка с гречневой кашей: в углублении таял крохотный желтоватый кусочек масла.
- До чего вкусно! - сказал он. - По запаху чувствую!
- Ешь, пока горячая, - Екатерина Ивановна села рядом, участливо глядя в лицо. - Когда ложку-то в руках держал?
- Когда? - он задумался. - Кажется, вчера утром... Или позавчера? Но чай пью регулярно.
- Горе ты мое, - вздохнула она. - А еще власть называется. О самом простом для себя позаботиться не умеешь.
- Не до этого сейчас. Новости, Катюша, очень серьезные. Помнишь, прошлый раз я говорил тебе про ленинскую резолюцию?
- Еще бы такое не помнить!
- Обсуждали сегодня, - понизил он голос. - И приняли окончательное решение.
- Когда? - чуть вздрогнула Екатерина Ивановна. - Когда начало?
- В самые ближайшие дни.
- С оружием, значит?
- А как же иначе? В полную силу действовать надо.
- О господи, Миша! Сама ведь когда-то листовки носила, а с оружием не могу представить, как это вы... Про тебя вся деревня твоя знает, что ты крови боишься, курице голову ни разу не отрубил...
- Без сопротивления они нам не уступят.
- Я понимаю, но все равно страшно.
- Когда для себя - страшно. А ведь мы для людей, тут уж о себе не думаешь.
- А если неудача? Что они с тобой сделают? И с нами?
- Срыва не должно быть. Массы накалены, массы ждут действия. Или теперь, или никогда. Понимаешь? - Ласково посмотрел он на жену: - Раньше ты не жалела, что пошла со мной.
- И теперь не жалею. Только боюсь. И обидно мне. Ведь я помощницей у тебя была, а теперь дом, дети... Другая Катя теперь рядом с тобой.
- Но я не могу подставлять тебя под удар. Дети - самое главное, что у нас есть. Арестуют тебя - куда их? В сиротский приют? Нет-нет, разве так можно? Ты дома делаешь все за двоих, и за себя и за меня. А я за тебя - там...
- Ладно уж, - успокаивая его, улыбнулась она. - Иди отдыхай. Когда разбудить-то?
- В двенадцать, - сказал Михаил Иванович. - Даже в половине двенадцатого. Мне до завода нужно еще в ЦК успеть.
Он уснул мгновенно, едва коснувшись подушки. Екатерина Ивановна села возле него, всматриваясь в серое от усталости дорогое лицо. Мужчины обычно начинают седеть с висков. А у Михаила светлые пряди появились сперва в бороде и в усах. Теперь их заметно прибавилось.
Давно ли совсем молодым было это лицо? Волосы длинные, густые, аккуратно зачесанные назад. Что тогда особенно нравилось ей? Высокий лоб, добрые ясные глаза. Пиджак на нем был черный, рубашка- косоворотка тоже черная с белыми пуговицами. Ему в ту пору исполнилось тридцать, это Татьяна Словатинская сказала, а сама Катя и не догадалась бы, что он «разменял» четвертый десяток.
Так получилось: сначала она услышала о нём, а увидела лишь много дней спустя. И все благодаря Татьяне, которая многое сделала в их судьбе.
В начале первой революции Катя вместе со всей своей семьей жила в Нарве, работала на Балтийской мануфактуре. Совсем еще молодая была, задорная, энергичная. Принимала участие в забастовке ткачей. Полиция взяла ее на заметку.
Когда начались аресты забастовщиков, товарищи предупредили Катю: надо уехать. Дали ей явку в Петербурге. Быстро собрала Катя свои немудреные пожитки и вместе с сестрой села на пароход.
В большом шумном городе она растерялась немного. С трудом разыскала квартиру в Забалканском переулке. На звонок вышла элегантная дама, вероятно, собравшаяся погулять. Широкополая шляпа, длинное пальто с двумя рядами пуговиц. Лицо чистое, красивое, одухотворенное и, сначала показалось, даже надменное.
Но как сразу переменилась эта женщина, едва узнала, откуда и почему приехали сестры! Исчезла вся показная барственность.
Приняла их Татьяна Александровна с радостью, с открытой душой. Девушки почувствовали себя в ее квартире словно дома.
Много времени потом прожили сестры у Татьяны Александровны, и она заботилась о них, как о родственниках. Знакомила с городом, помогла устроиться на Охтенскую фабрику, исподволь приобщала к подпольной работе.
Потребовалось однажды доставить две кипы прокламаций через весь город в Нарвский район. Везти на извозчике рискованно. Повсюду полиция, шпики, проверяют поклажу у въездов на мосты, на перекрестках. Татьяна Александровна попросила девушек: нарядитесь горничными. Катя и сестра надели белые фартуки, белые наколки. Свертки с прокламациями аккуратно перевязали ленточками - ничем не отличишь от магазинной покупки.
Так и несли они прокламации по шумным улицам мимо жандармов, полицейских и шпиков. Даже на шутку какого-то городового ответили шуткой. А нервы были напряжены. Да и свертки оказались такими тяжелыми, что девушки выбились из сил. Зато домой возвратились довольные.
Татьяна Александровна Словатинская была не только старше Кати, но и гораздо образованнее, получила хорошее воспитание, много видела. Она училась в столичной консерватории. Недурно играла на рояле. Постоянная ненавязчивая забота старшей подруги, ее пример в будничной жизни, в работе - все это не могло не отразиться на девушке. Татьяна Александровна стала на какое-то время ее идеалом. И если раньше, в Нарве, Катя принимала участие в революционном движении скорее стихийно, нежели сознательно, не отличая экономических требований от политических, Не очень-то разбираясь в партийных программах, то под влиянием Татьяны Александровны поняла, поверила и навсегда приняла к сердцу ленинскую большевистскую правду.
Сближало Катю Лорберг и Татьяну Александровну еще и то обстоятельство, что Словатинская бывала в Эстонии, в Нарве, иногда даже говорила с Катей по-эстонски. С трудом, конечно, безбожно путая слова, но Кате все равно было приятно.
С особой охотой рассказывала Татьяна Александровна о своей жизни в Ревеле, и Катя любила слушать об этом: когда была маленькая, родители несколько раз возили ее в этот древний красивый город. Повзрослев, ездила и сама.
Татьяна Александровна попала в Ревель не по собственному желанию. В 1902 году туда был выслан ее муж Лурье, революционер-подпольщик. Словатинская с маленьким сыном на руках последовала за ним.
Муж давал частные уроки математики. Татьяна Александровна - уроки музыки. Тем и жили. Едва осмотрелась на новом месте, пошла на явочную квартиру - адрес ей дали еще в Петербурге. Вот тут и встретилась Словатинская с руководителем ревельских социал-демократов Михаилом Ивановичем Калининым. И такое впечатление произвела на нее эта встреча, что она каждый раз волновалась и радовалась, вспоминая о ней.
Михаил Иванович обдуманно выбрал для жительства Ревель после того, как кончилась кавказская ссылка. В Ревеле много предприятий, близко столица, можно восстановить прерванные связи, начать активную политическую деятельность. Словатинская не переставала удивляться, как это он все успевал. Работал на заводе, потом в железнодорожных мастерских по десять - двенадцать часов в сутки. К тому же находился под надзором полиции, ему нужно было взвешивать каждый шаг. Один срыв - и снова тюрьма, снова ссылка. Несмотря на все это, он вовлек в марксистские кружки значительную часть ревельских рабочих, революционную интеллигенцию, сосланных в Ревель студентов Московского университета, гимназистов. Начали печатать листовки и прокламации, проводили собрания, маевки.
С первых дней своего существования организация, созданная Михаилом Ивановичем, стала интернациональной, в ней объединились русские и эстонцы, латыши и поляки. Калинин не жалел сил и
