парни, не научились ещё скрывать свои чувства. Они неестественно громко разговаривали и хохотали. Потом возбуждение сменялось задумчивостью, каким-то оцепенением.
— Проклятое ожидание действует на психику, — сказал Зигфрид Штумме. — И чего мы тут околачиваемся, а, Карл? — обратился он к сидевшему рядом с ним ефрейтору Заукелю.
— Командиры знают, что делать, — ответил тот.
— Э, что с тобой говорить! — махнул рукой Штумме. — Ничего хорошего ты не скажешь. Ты из тех людей, которые считают, что у каждого начальника по две головы.
Все засмеялись. В соединение «К» Заукель пришел из концлагеря, где служил надзирателем. Его взяли потому, что он был хорошим спортсменом — пловцом. Однажды, выпив, он показывал товарищам свои крепкие, с короткими пальцами руки и говорил, что этими руками он убил двадцать шесть поляков и евреев. Ему верили. Заукель ненавидел русских, хотя сам не был на Восточном фронте и никто из его родных не погиб там. Может быть, он боялся расплаты. Фельдфебель Штумме как-то сказал Мерцу, что в Германии здорово научились обрабатывать таких щенят, как Заукель. Штумме был прав, но Мерца коробил его цинизм. Фельдфебель недолюбливал Заукеля и часто посмеивался над ним.
— Ты не наедайся на дорогу, — посоветовал ему Штумме. — «Бибер» отрегулирован точно по весу водителя. Перехватишь лишку — не сможешь всплыть.
— Не есть теперь, что ли? — проворчал Заукель.
— Скорей бы в поход, — продолжал Штумме. — Ей-богу, мне надоело сидеть тут и любоваться этим юношей последней модели. Карл, отойди от меня. Из твоего уха пахнет навозом.
— Оставь его, — вмешался Мерц. — И куда ты спешишь? Успеешь в пасть к русским.
— Я настроен идти в бой — и вдруг отменят операцию! — Штумме говорил, усмехаясь. Лейтенант не верил в искренность его слов.
— Не отменят. Дело зашло слишком далеко.
— Всякое бывает. Какой-нибудь пустяк, и операция сорвалась.
— У нас не сорвется, — заявил Карл Заукель.
— Вот теперь я верю! — воскликнул Штумме. — Я ведь знаю, чем набита твоя голова! Как ты сказал, так и будет!
Все снова засмеялись, а Карл Заукель недоумевающе и обиженно посмотрел вокруг…
Подводные лодки пролежали на грунте до следующего дня.
В 11 часов немного посветлело, улучшилась видимость. Но не надолго. Сумерки полярной ночи вскоре сгустились снова. Под прикрытием темноты лодки вышли в море.
Водители «биберов» заняли свои места, готовые в любой момент захлопнуть крышки люков, если лодка начнет погружаться. Лейтенант Йоганн Мерц сидел в тесном отсеке своего «бибера». Все остальные помещения его судна, разделенного переборками, были заняты балластными цистернами, бензиновым мотором, электродвигателем для подводного хода и различными механизмами. В главном отсеке, вокруг водителя, под ним и даже над ним, находились рычаги управления, а также баллоны с сжатым воздухом для продувания цистерн, кислородный баллон для искусственного дыхания, бензобак и бензопроводы, идущие к двигателю.
Тоскливо сидеть в отсеке одному. В голову приходят невеселые мысли. Вспоминается дом, детство, вся прошлая жизнь. Да, вся жизнь теперь в прошлом. Будущего нет. Ещё несколько часов — и конец…
Совсем другими мыслями занят был фельдфебель Зигфрид Штумме, тоже сидевший в одиночестве в своем «бибере», укрепленном на палубе той же самой подводной лодки, позади боевой рубки. Штумме здраво смотрел на вещи. В 1940–1941 годах казалось, что фюрер действительно завоюет мир. Зигфрид надеялся, что и он после войны получит хороший кусок земли где-нибудь на востоке. Но война проиграна. Теперь надо заботиться о том, как сберечь себя до мирного времени.
Оказаться в плену Штумме не хотел. Он испытывал глубокий внутренний страх, едва начинал думать об этом. Немцы принесли русским столько жертв и разрушений, что ужасно было представить себе, какова же будет расплата. Во всяком случае, он, Штумме, не имел никакого желания расплачиваться. Ни плен, ни смерть не устраивали его.
Штумме никогда не считал себя дураком. И сейчас он искал выход из положения.
Подводная лодка шла быстро, её дизель работал на полную мощность. Корпус лодки мелко дрожал, вместе с ним вибрировал и корпус «бибера». Эта мелкая дрожь и натолкнула фельдфебеля на нужную мысль. Он вспомнил случай, который произошел на испытаниях месяца четыре назад. Один «бибер» везли на подводной лодке. В открытом море его спустили на воду. А когда включили электродвигатель, раздался взрыв. Водитель был тяжело ранен.
Это происшествие вызвало большой переполох, конструкторы долго ломали голову, пытаясь понять, в чем дело. Оказывается, сильная вибрация подводной лодки привела к тому, что у «бибера» ослабли соединительные гайки бензопроводов, внутри судна распространились пары бензина. Они взорвались от искры, возникшей при пуске электродвигателя.
В конструкцию внесли некоторые изменения. Считалось, что теперь «биберы» могут переносить тряску и вибрацию. Но ведь это только теоретически. Почему бы после долгой тряски бензопроводам и в этот раз не выйти из строя?
Штумме повеселел. Надо, чтобы в кабине чувствовался запах бензина. Тогда «бибер» не пошлют в операцию, это факт. Рискованно будет запускать двигатель. Да и закрывать водителя в кабине, наполненной парами бензина, тоже невозможно. Сейчас, в походе, когда время точно рассчитано, командиру и механику некогда будет искать место повреждения.
Фельдфебель взялся за гайку бензопровода, хотел чуть-чуть ослабить её. Но техники в базе постарались на совесть, гайка была закручена так крепко, что Штумме едва не бросил свою затею. Он вспотел, содрал кожу на пальцах, когда гайка наконец подалась. И этого было вполне достаточно. В отсеке появился пока ещё еле уловимый запах бензина. Ослабленная гайка выглядела, как и все другие. Штумме пробормотал весело:
— Черт возьми, никогда не думал, что бензин может пахнуть так приятно…
Не теряя времени, он вызвал командира и доложил ему. Тот, встревоженный случившимся, подробно расспросил фельдфебеля, а потом приказал найти и устранить неисправность.
Штумме горячо взялся за дело. Надо было показать, что работает он вполне добросовестно. Но тут как раз объявили воздушную тревогу. Лодка быстро погрузилась и некоторое время двигалась под водой. Когда она всплыла, фельдфебель снова обратился к командиру. Пока люк «бибера» был закрыт, в отсеке скопилось много паров бензина. Найти место утечки он, Штумме, не в силах. Вероятно, ослабли крепления в нескольких местах.
При этом у фельдфебеля был такой убитый вид, лицо выражало такое огорчение, какое бывает у человека, переживающего горькое разочарование.
— Я всё равно пойду! Я попробую! — воскликнул он. И тут же добавил: — Если, конечно, «бибер» не взорвется при запуске двигателя.
— Нет, — сказал командир, — это невозможно. Если «бибер» взорвется возле лодки, то повредит её. Если в пути — взрыв выдаст противнику не только тебя, но и других.
— Мне так хотелось ударить по этим проклятым русским!
— Понимаю, вполне понимаю твоё состояние, Штумме. Но ты не отчаивайся. Ты пойдешь в следующую операцию, я обещаю это.
— Хорошо быть в числе первых, — вздохнул Штумме и подумал, что до следующей операции далеко и неизвестно, состоится ли она.
— Я всё-таки попытаюсь поискать ещё, — сказал он, спускаясь в люк «бибера», — может быть, ещё удастся что-нибудь сделать…
…Лодка, на которой находились лейтенант Мерц и фельдфебель Штумме, двигалась головной и точно в срок прибыла в намеченный район.
Немцы выбрали место для спуска «биберов» северо-восточнее входа в залив. Они рассчитывали, что с этой стороны патрулирование ведется менее бдительно, чем со стороны, обращенной к фронту. И действительно, вокруг всё было спокойно. Корпус «бибера» скрылся в воде. Лишь невысокая рубка с колонкой перископа виднелась над поверхностью. Лейтенант Мерц, одетый в теплый непроницаемый комбинезон, поправил шлем и шагнул к Штумме. Лицо у лейтенанта белое. Он с трудом разжал сведенные
