Папа с мамой из грузовика выпрыгнули и побежали с дядей Фёдором обниматься. Мама говорит дяде Фёдору:
— Вы тётю Тамару слушайте. Она вам добра желает.
Шофёр из кабины кричит:
— Вы лучше меня слушайте. Вы свой ящик полированный забирайте скорей. У меня ещё пять вызовов.
И все пианино занялись. А как его заберёшь, когда его с места не сдвинешь. Его на станции четыре здоровых грузчика с трудом в грузовик подняли.
Кот Матроскин свою хозяйственность на всю мощность включил. Принёс цепь огромную, на которой корова Мурка паслась, и говорит:
— Давайте мы это пианино цепью за ножку зацепим, а второй конец к воротам привяжем. Грузовик отъедет чуть-чуть, и мы пианино подхватим.
Так и сделали. Грузовик отъехал чуть-чуть, и ворота как грохнутся! Даже гриб из пыли над домом поднялся.
Дядя Фёдор говорит:
— Спасибо, Матроскин, что ты нам дом не развалил!
Матроскин не согласен:
— Всё равно моя идея правильная. Давайте мы цепь к яблоне привяжем.
— А что, — соглашается Шарик. — Шофёр как даст газу, как рванёт. Больше мы ни пианино, ни яблони не увидим.
Но в этот раз всё хорошо получилось. Только все яблоки разом с яблони слетели и вниз рухнули. Внизу корова Мурка лежала и с любопытством на всех поглядывала. Как по ней яблоки застучат, как она вскочит, как бросится бежать. Ещё ползабора снесла. Горячая корова, молодая.
Пианино поймали, и все сразу делом занялись. Папа и мама пошли себе сеновал обустраивать. Тётя Тамара, как военная гражданка, пошла с местностью знакомиться, чтобы знать, куда отступать в случае чего. А Иванов-оглы и Печкин под руководством Матроскина ремонтом занялись. За этот день столько всего разрушено было, что на две хорошие ремонтные бригады хватило бы.
Глава третья. НОЧЬ
К вечеру всё устроилось. Папа и мама себе на сеновале отличное место оборудовали. Тётю Тамару на двуспальной кровати положили. А Иванов-оглы к Печкину ушёл ночевать. Он всю ночь почтальону интересные истории рассказывал из военной жизни:
— Помню как-то раз нам с товарищем полковником на склад два грузовика сапогов привезли. А склад у нас битком забит, некуда сапоги складывать. Дело было ночью. Другой бы товарищ полковник от сапогов бы отказался, но наш товарищ полковник не такой, то есть он не такая.
— А ваш товарищ полковник какая? — спрашивал Печкин.
— А наш товарищ полковник такая. Она быстро выход нашла. Перед складом во дворе танки стояли. Так мы эти сапоги в эти танки и сложили. Правда, здорово?!
— Здорово! — соглашался Печкин.
— Здорово, да не совсем. Потом из этого небольшая неприятность вышла. Почти скандал.
— Какая такая неприятность?
— А такая. Утром учебная тревога была. Танкисты стали в танки запрыгивать, а там сапоги всё место заняли. Пока они сапоги вытаскивали, учебный противник всю нашу часть захватил. А вообще человека лучше товарища полковника, более экономного я в жизни не встречал. У нас в части пять пожаров было, а мы ни одного огнетушителя не истратили.
Дядя Фёдор в это время на сеновале лежал между папой и мамой. Ему так хорошо было, уютно. Он то к маме, то к папе прижимался. Мама говорила:
— Ты, дядя Фёдор, не переживай. Вы с тётей Тамарой поладите. Она очень самоотверженная.
— Это верно, — соглашался папа. — Только мне кажется, что она чересчур уж энергичная. При её размахе ей здесь тесновато будет. При ней можно целых пять детских интернатов содержать.
Тётя Тамара Семёновна лежала на своей двуспальной кровати и думала: «Как хорошо, что я сюда приехала. Через эту деревню я начну всё сельское хозяйство страны поднимать. Скоро миллионы тракторов забороздят пространство полей. Важно только людей хорошо зажечь».
Кот Матроскин в это время на печи лежал и думал: «Жаль, что котов в армию не берут. Ничем я не хуже этой тёти. Я бы запросто до генерала дослужился по хозяйственной части. А Шарик был бы у меня Иванов-оглы-Шариковский».
Иванов-оглы-Шариковский в это время голову ломал, как бы ему устроиться. От его вчерашней будки одни картоночки остались, клеем намазанные. И решил он так поступить. Взял ноги в руки и бегом в тот самый мебельный магазин отправился, где они кровать покупали. Там этих ящиков было завались. Выбрал себе Шарик самый большой ящик — из-под телевизора — и говорит:
— Чего там долго думать — это готовая будка моя.
Взвалил он ящик на плечи и домой побежал. Бежал, бежал, бежал, бежал, устал.
«Нет, — думает, — если я ещё полкилометра пробегу, меня удар хватит. Меня прямо в этом ящике и закопают. Надо передохнуть».
Влез он в этот самый ящик, свернулся квадратиком и заснул. Благо на дворе давно уже ночь была.
Глава четвёртая. НАЦЕЛИВАНИЕ
Утром раньше всех Иванов-оглы и Печкин проснулись. Они наскоро выпили по стакану чая и в дом к дяде Фёдору собрались. Идут они, на жёлто-красные осенние перспективы посматривают.
Иванов-оглы-Писемский удивляется:
— Странные у вас пейзажи здесь какие-то: берёзки, солнцем подсвеченные, пеньки чёрные, речка вон, вся перекрученная, блестит и ни одного танка, никакой колючей проволоки. Непривычно как-то для военного глаза.
— Это вам, военным, непривычно без колючей проволоки, а нам, гражданским, это очень нравится, — отвечал мудрый Печкин. — Ну её на фиг эту проволоку.
— А грибы-то у вас есть? — спрашивает Иванов-оглы.
— А как же, — отвечает Печкин. — Мы можем по дороге в берёзовую рощу забежать, там всегда подосиновики растут.
— Это неправильно, — говорит Иванов-оглы, — непорядок. В берёзовой роще должны подберёзовики расти.
— Очень может быть, — согласился Печкин. — Только в нашем Простоквашине отродясь порядка не было.
Подходят они к роще, видят — ящик с гуманитарной помощью стоит.
— Выронили, — говорит Печкин. — Вчера целый день гуманитарную помощь возили. Один ящик и потеряли. Интересно, что в нём? Надо открыть.
Шарик проснулся и всё слышит. Его ящик с запахом закрывался, он конец запаха зубами прихватил, не
