пути к теплому югу. Одни свалятся от изнеможения где-нибудь над землей или над морем, других уже поджидают в засаде охотники. И все-таки жизнь истребить нельзя; большинство из них вернется в северный- край, где их родина; снова закопошатся в тальнике у реки серо-зеленые пушистые комочки, снова вырастут неуклюжие голенастые подростки, снова полетят гусиные стаи над рекой Колымой, над долиной Монни, над Анюйским вулканом!
У нас в лодке нахохлилась задумчивая Анюта. Это молодая гусыня с поврежденным при падении крылом. По-видимому, она вывихнула в полете правое крыло и рухнула на землю. Гусыня привыкла к людям, ест размоченный хлеб прямо из рук и не делает никаких попыток убежать на волю.
Анюта прилетела с нами на самолете в Магадан и поселилась в моей квартире. Это была необыкновенно умная гусыня, о приключениях и причудах которой можно было бы написать целую главу. Она по пятам ходила за. моей женой, ревниво отстаивая это право у большой немецкой овчарки Буськи. По вечерам она стояла, поджав под себя одну ногу, прямо под электрической лампой в коридоре. Днем частенько забиралась на диван или даже (о ужас!) на обеденный стол. К собаке она явно привязалась, хотя, по-видимому, не ставила ео ни в грош. Нередко, если Буська лежала у Анюты на пути, та не торопясь перелезала через нее, как через кочку, и ковыляла дальше. Иногда под вечер она подбиралась к теплому Буськиному животу и мирно дремала, подсунув голову под крыло.
Анюта прожила у нас почти всю зиму, а весной, перед моим возвращением в Москву, переселилась в живой уголок краеведческого музея, где, к сожалению, вскоре погибла. Сотрудники музея рассказали мне о печальных обстоятельствах ее смерти.
Когда уже ласково пригревало весеннее солнце, Анюту выпустили во двор. Она спокойно хлопотала вместе о домашними утками у большого корыта с кормом, как вдруг в небе послышался звонкий гусиный переклик.
Анюта прислушалась, подняла голову вверх и увидела стройный, тянущийся на север гусиный косяк. Впереди летел большой, могучий гусь; он медленно взмахивал крыльями и с силой рассекал воздух. Сзади, вытянувшись в две расходящиеся под углом ниточки, тянулось Несколько десятков отсвечивавших темной сталью гусей.
Анюта заволновалась, забила крыльями, одно из которых так и осталось искалеченным и громко закричала; Она вспомнила о своих диких родичах, о воле, о свободном полете, а может быть, и о горьковатом запахе прибрежных трав, где родилась.
Дальше случилось необыкновенное. Весь косяк вдруг замедлил свой полет, сбился в кучу и беспорядочной толпой спустился вниз, почти к крышам домов, откуда слышался тоскливый зов пленницы. Несколько минут гуси с криком кружились над двором краеведческого музея, откуда их отчаянно звала, беспомощно бегая по двору, Анюта. Потом косяк опять взмыл в поднебесье и ушел в голубые дали севера. По-видимому, гуси поняли, что им не спасти бедной Анюты и не увлечь ее за собой в зеленые просторы их вольной родины.
Как только скрылась гусиная стая, Анюта отошла в угол двора и, сгорбившись в темно-серый комок, поджала под себя ноги. С тех пор она ни разу не прикоснулась ни к воде, ни к пище и не смотрела на пролетавшие к северу косяки. Через несколько дней сторож нашел ее мертвой…
Через некоторое время после возвращения я опубликовал геологическую монографию и несколько научных статей об Анюйском вулкане и о громадном лавовом потоке в долине Монни. Открытие недавно угасшей вулканической деятельности в этой части мира внесло новую страницу в книгу о Земле.
О новом вулкане и его лавах узнали геологи Советского Союза и многих других стран.
А в этой повести я рассказал о том, что мы испытали, выстрадали и перечувствовали в нашем трудном и далеком путешествии, о котором в моих статьях, разумеется, не говорится ни слова. Не пишется в них и о подвигах Таюрского, Куклина и Бонапарта; в специальных работах не место романтике приключений и дружеским излияниям! Между тем только мужество, безграничное терпение и удивительный энтузиазм моих товарищей сделали возможным достижение цели! А цель этого стоила: белых пятен на земле уже почти не осталось, и лишь счастливое сочетание настойчивости и удачи позволило нам добраться до девственного края, осуществить намеченное и благополучно возвратиться домой.
На Севере дальнем
Человек и тайга
В моем столе, в самом нижнем ящике, хранятся обтянутые брезентом и перепачканные глиной записные книжки. Это давние спутники моих полевых работ на Колыме. Немало лет берегут они массу разнообразных сведений. Тут и описания горных пород, и зарисовки причудливых складок, и цифры барометрического давления. На страницах с прилипшими комарами и иголками лиственницы записи о рудных жилах и кристаллах, о погоде и травах. Вот рисунок скалистого обнажения — и засохший между исписанными листками цветок. Его лазурный венчик когда-то выглядывал из трещины в золотистом песчанике.
Карандашные строчки, колонки давно забытых подсчетов… Все это уже использовано в опубликованных статьях или толстых геологических монографиях.
Однако в статьях и монографиях никогда не прочтешь о том, что, выбивая этот образец, геолог сорвался со скалы и вывихнул ногу, что там он заблудился в тайге, а у того обнажения столкнулся с двумя медведями… Не всегда такие события попадают даже и в половые дневники. Геологу нужно так много увидеть, запомнить и описать, что ему никогда не хватает времени. Можно ли удивляться лаконизму его маршрутных записей!
Не являются исключением и мои полевые книжки. Но за каждой их страницей передо мной оживают то драматические, то очень будничные, но всегда милые памяти события экспедиционной жизни. Такие воспоминания накапливаются из года в год и составляют нечто вроде обширного архива, который носит в голове каждый путешественник. Самые маловажные на первый взгляд события иногда прочно оседают в закоулках архива, и нужен лишь незначительный повод, чтобы услужливая память воскресила ситуацию и настроение момента.
Иногда, обшаривая письменный стол в поисках затерявшейся рукописи или карты, я открываю и его нижний ящик. Мне не следовало бы этого делать! Но рука сама тянется туда, и, перелистывая исписанные страницы, я частенько забываю о пропаже. В памяти встает то один, то другой эпизод из долгих лет странствий на Севере…
Из таких невольных пауз и родились мои невыдуманные рассказы о природе, о зверях и, конечно, о людях, для которых северная тайга стала источником знания и школой мужества.
Природа далеких северо-восточных окраин нашей необъятной Родины мало известна литературе. Между тем ландшафты Колымы и Охотского побережья интересны не только с географической стороны. Это богатейшая рудоносная область, в которой много золота, олова, вольфрама, ртути и других редких металлов. Все сокровища вемных недр были когда-то открыты здесь во время геологического картирования и, прежде чем стать промышленной рудой, побывали в виде образцов в любознательных руках геолога. В конце концов именно благодаря геологам и их энтузиазму были за короткое время завоеваны человеком гигантские просторы нетронутой тайги, в которой легко уместилась бы вся Западная Европа.
Тысячи километров шоссейных дорог, современные аэродромы, многолюдные города и многочисленные поселки, рудники, прииски, фабрики и заводы, театры и библиотеки — все это появилось за несколько десятков лет на месте суровой горной тайги, безлюдье которой столетиями нарушалось только единичными юртами кочевых охотников.
