Рыбой — свежей, соленой и вяленой — пахнет всюду! на берегу, на улицах и у огромных складов с дощатыми спусками, по которым с грохотом катятся тяжелые деревянные бочки. Это поселок рыбаков, и рыба, великолепная колымская рыба — основной промысел здешних жителей.
Триста с лишним лет назад — 26 апреля 1647 года — казак Михаил Стадухин в съезжей избе Якутского острога доносил царским воеводам Василию Никитичу Пушкину и Кириллу Осиповичу Супонину о только что открытой русскими землепроходцами реке Колыме.
«А Колыма де река велика есть, с Лену реку, идет в море так же, что и Лена, под тот же ветр, под восток и под север, и по той де Колыме реке живут иноземцы колымские мужики свой род оленные и пешие сидячие многие люди и язык у них свой.
…На той Колыме реке будет государев ясачный сбор большой и государеве казне будет прибыль великая, тут… и соболи все добрые черные, и зверь коренной, да лисицы все красные, да песцы… а они де служилые и промышленные люди жили на тех реках и кормились все рыбою, потому что те реки рыбные и рыбы всякой много».
Действительно, в колымских водах рыбы много. По словам старенького рыбака, который тремя удочками таскает мелочь прямо у борта огромной железной баржи, здесь, в низовьях Колымы, водятся нельма, муксун, ленок, стерлядь и белуга. К сожалению, наиболее ценные — осетровые сорта рыбы становятся уже редкими.
…Едва прибыв с аэродрома и устроившись в бараке, носящем громкое название гостиницы, я отправился в райисполком. В коридорах и канцеляриях большого одноэтажного дома толпились якуты, русские и эвены (ламуты). Председатель исполкома Трофим Григорьевич Винокуров, с которым благодаря нашей переписке по поводу лодки я уже был знаком заочно, оказался еще молодым, слегка полнеющим якутом с живыми умными глазами.
Мы удивительно легко с ним разговорились и скоро нашли не только общий язык, но и общих знакомых. Это очень укрепило чувство взаимной симпатии.
— У нас две моторные лодки, — говорит Трофим Григорьевич, — одна со стационарным, другая с подвесным мотором; вам, конечно, больше подойдет вторая.
Мы углубляемся в обсуждение достоинств и недостатков различных систем лодочных моторов. Мой собеседник осведомлен в этом вопросе гораздо лучше меня. Я убеждаюсь, что, остановив еще в Магадане свой выбор именно на подвесном моторе, мы поступили правильно. Для путешествия по мелководным горным рекам легкая лодка со съемным мотором обладает несомненными преимуществами.
В этом краю абсолютного бездорожья, где единственным средством сообщения с далеко разбросанными селами и колхозами является лодка, Винокурову приходится делать большие поездки по воде. Он делится со мной опытом и дает ценные практические советы.
— Кстати, Трофим Григорьевич, что это за моторист, о котором говорится в вашей телеграмме?
— Ах да, это один из местных ребят, шофер-механик речного порта. Я не раз охотился с ним в выходные дни. Знает мотор, несколько раз плавал по Анюю до Пятистенного. Узнав о вашей экспедиции, очень просил похлопотать за него: мечтает о дальней поездке и приключениях! Думаю, что он будет вам полезен!
— Конечно! Нам как раз нужен моторист! Но ведь его могут и не отпустить со службы на такой срок?
— Кажется, у него скоро очередной отпуск. Если вы его возьмете, он собирался попросить дополнительный отпуск за свой счет. Впрочем, мы можем сейчас вызвать его сюда и выяснить все это.
Винокуров снял телефонную трубку и, соединившись с гаражом порта, попросил послать в райсовет Бонапарта.
— Трофим Григорьевич, я не ослышался? Что за странная фамилия у вашего моториста?
— А! Я и забыл сказать, что его фамилия Бонапарт, Мы-то привыкли, а вот новые люди всегда удивляются.
Я смеюсь.
— Ну, знаете, конечно, мы, не колеблясь, возьмем с собой Бонапарта. Ведь моторист с такой удивительной фамилией — это гарантия успеха! Кстати, зовут его, случайно, не Наполеоном?
— Нет, зовут его Львом, тоже, как видите, неплохо!
В дверь постучали, и вошел востроносенький худой человек с лохматой головой, быстрым взглядом и черными, в машинном масле, руками. Это и был Бонапарт. Он мне сразу понравился.
Тут же в присутствии Винокурова мы быстро договорились об условиях. Я обещал попросить за него о дополнительном отпуске, и сияющий Бонапарт, не простившись, убежал в гараж. Тем временем Винокуров вызвал бухгалтера и распорядился оформить на следующий день договор об аренде лодки.
— Заходите вечерком, — обратился он ко мне, — сходим посмотрим лодку. Кстати я и Бонапарта вызову.
Более удачного разрешения самого трудного из всех вопросов нашего путешествия нельзя было себе и представить. Прощаясь, я горячо жал руку председателю и благодарил его за помощь, без которой мы, конечно, не смогли бы осуществить поездку в этом году.
Столь же хорошо обстояли дела и у моих спутников. Они успели получить распоряжение о продаже нам продуктов прямо со складов райторга и с нетерпением ждали меня в гостинице.
Вечером, переждав свалившийся с ясного неба короткий ливень, мы отправились к Винокурову. Председатель райсовета жил в некрашеном, аккуратно срубленном домике, где нас встретила молодая русская женщина, его жена, с двумя подростками. Хозяин возился с чем-то в маленькой пристройке.
— Вот, Трофим Григорьевич, пришел к вам с моими молодцами. Разрешите их вам представить: это Петя
Таюрский, а это Саша Куклин — оба с Алдана и когда-то учились в Якутске.
— А, земляки, значит. Очень приятно! Да они действительно молодцы, смотрите, какие богатыри. С такими не страшно и на край света! — улыбался Винокуров, крепко пожимая руки ребятам.
— Что ж, Евгений Константинович, по якутскому. обычаю, не мешало бы чайку выпить!
— С удовольствием, Трофим Григорьевич, ведь чай и в русском обычае!
Мы заходим в выскобленную и вымытую горницу с ситцевыми занавесками и крытым клеенкой столом. На бревенчатой стене — великолепная бескурковка и полка с книгами. Я вижу два тома Ленина, какие-то учебники, сильно потрепанный том Аксакова, «Белую березу» Бубеннова и пухлый комплект «Огонька».
— Времени читать не остается, — говорит, уловив мой взгляд, Винокуров, — если бы не радио, сильно отстал бы.
На столе появляются стаканы, печенье, липовый мед и, наконец, самовар — самый настоящий, шумящий и свистящий самовар, которого я не видывал много лет!
Пьем крепкий чай, не торопясь и со вкусом. Винокуров интересно рассказывает о своем районе. Несколько месяцев в году он проводит в разъездах — летом на катере или моторке, зимой на оленях. Какие только обязанности не приходится выполнять этому представителю Советской власти на краю света, с какими только казусами — юридическими и житейскими — ему не приходится здесь сталкиваться!
Сознание большой ответственности укрепляет волю людей сильных. Наш хозяин несомненно относится к этой категории.
В половине десятого вечера мы отправляемся на берег. По-видимому, это самый оживленный час. С плотов, барж и привязанных лодок удят рыболовы самых разных возрастов. Всюду тарахтят лодочные моторы. Мимо, вспенивая тяжелую колымскую воду, проносится черная рыбацкая лодка с задранным носом и залитыми смолой широкими бортами. Навстречу ей подскакивает на волне изящный ботик с руль-мотором. Противоположный берег Колымы еле виден тоненькой темной полоской на горизонте. До него шесть километров. В устье Колыма разливается несколькими рукавами до семидесяти пяти километров. Это настоящее море! Подумать только, что в верховьях я переправлялся через нее вброд на лошади!’
— Вот и, ваша лодка, — говорит шагающий впереди Винокуров.
Мы с жадным любопытством устремляемся вперед. Шагах в пяти от берега, прикованная запертой на замок цепью, качается белая шлюпка-трехпарка. За транцем поднимается укутанный в брезентовый чехол подвесной мотор.
Так вот она, наша лодка, стоившая нам стольких забот, волнений, споров, переписки и бессонных ночей! Отныне мы на долгий срок свяжем с нею свою судьбу. От этой лодки в конечном счете зависит успех
