Электричество в его квартире отключилось, впрочем, как и во всем городе. Зато в наличии имелся великолепный камин в комплекте с богатым запасом дров и угля. А в баре нашлась заботливо припасенная бутылочка отличного красного «Санджовезе». Такое вино, конечно, приятнее пить не в одиночку – растянувшись на пушистой овечьей шкуре, устилающей пол перед камином, а в компании какой-нибудь симпатичной во всех отношениях молодой особы, причем – именно на шкуре.
– Хотя потом можно и в кровать перебраться! – вслух размечтался Конрад, попивая вино и закусывая его тонко нарезанными ломтиками сыра. – И девушка подходящая у меня на примете имеется… – он грустно вздохнул, представив, что она, возможно, все еще бродит по заснеженным городским улицам, озабоченная своими тайными делами. – А ведь я ее в гости звал! – вервольф вздохнул еще разочарованнее. – Нет, я же не насильник какой, я бы даже приставать к ней не стал, – он меланхолично посмотрел на огонь сквозь хрустальный бокал, доверху наполненный благородным напитком. – Или бы все-таки стал?
Майер перевернулся на живот, положил подбородок на руки и вопросительно уставился на фотографию Селестины, прислоненную к тарелке с ветчиной, словно ожидал, что сейчас она по достоинству оценит его сугубо теоретические домогательства и выдаст остроумный ответ. Но портрет, естественно, молчал.
– Тьфу ты, черт! – сердито проворчал вервольф, обиженно отворачиваясь от фото. – Не хватало еще влюбиться! А что, возможно, любовь с первого взгляда все же существует. – Он снова обратился к портрету: – А ты, милая, что об это думаешь?
На губах Селестины играла загадочная улыбка.
– Старею! – критично подвел итог Конрад, испытывая острое желание пожалеть самого себя. – Не смог девушку очаровать, стыд и позор на мою голову! Кретин! Разрешил ей уйти. А без нее сейчас так тоскливо и одиноко – хоть волком вой! – он и в самом деле испустил короткую, душераздирающую руладу, должную означать смертную тоску несправедливо покинутого самца. – Мда! – он одним глазом заглянул в почти опустевшую бутылку. – И кто придумал умную фразу о том, что истина – на дне? Нет там ничего! Ну, если только еще пара глотков, – он поднялся, слегка покачиваясь. – Пойду-ка я баиньки. Один!
Конрад крепко прижал к груди фотографию в пластиковом пакетике, наступил в блюдо с сыром, выругался и, не раздеваясь, залез под толстое верблюжье одеяло. Любовно прикоснулся губами к нежным устам девушки на портрете, поставил фото на прикроватную тумбочку и через две минуты уже храпел вовсю, убаюканный эротическими мечтами и согретый растекающимся от камина теплом. Последней его связной мыслью стало желание увидеть ее во сне. Так оно и произошло. Но ночное видение оказалось ужасным. Конрад проснулся на рассвете, напуганный непонятным сном, в котором он ясно видел Селестину, опутанную ржавыми цепями и уложенную в массивный каменный гроб. Она звала его на помощь. А вервольф, обезумевший от горя и отчаяния, искал, но нигде не находил свою рыжеволосую возлюбленную, хоть и отчетливо слышал ее жалобные призывы…
Конрад оторвал голову от подушки и посмотрел на часы. За окном едва заметно светлело. Ночь шла на убыль. Стрелки показывали пять часов утра. Майер задумчиво почесал бритую голову и перевернулся на другой бок. Большой карнавал начинается сегодня, в девять вечера. А в такую безбожную рань встают только дураки и трудоголики!
Комнату огласили новые раскаты еще более заливистого храпа.
Я слегка согнула колени, выставила вперед правую ногу и положила левую руку на ножны Кото, указательным пальцем упираясь в цубу. Красноречивая поза, не только предваряющая извлечение кэна из ножен, но и согласно правилам кэндо – этикета воина недвусмысленно отображающая неуважительное отношение к противнику. Типа:
Враг – трепещи, ведь я с тобой
Готов начать смертельный бой!
Очень, кстати, подходящая для кодекса настоящих самураев фраза! Но, похоже, Андреа в искусстве иайдо не разбиралась совершенно и моего показного бахвальства не оценила. Она окинула меня презрительным взглядом и снисходительно улыбнулась, демонстрируя свое не вызывающее сомнения лидерство в запутанной цепочке семейной иерархии.
– Может, для начала все же поговорим по-товарищески?
– Пьемонтский волк тебе товарищ! – несговорчиво буркнула я.
– Так значит, да? – хмуро протянула стригойка. – Нарываешься, значит? И почему, спрашивается, все люди такие тупые и упрямые?
– А это ты у Дарвина спроси! – издевательски брякнула я, вспомнив теологические изыскания Натаниэля.
Стригойка удивленно расширила глаза.
– С каких это пор ты атеисткой стала? Ведь вроде бы сей ученый муж объяснял природу происхождения человека сугубо естественными процессами и причинами, начисто отрицая какое-либо участие Бога.
– Угумс! – радостно кивнула я, начиная незаметно, по чуть-чуть поворачивать клинок в ножнах и смешливо опуская глаза. Можно нести любые нелепости, лишь бы временно заболтать стригойку и усыпить ее бдительность. Ибо главная заповедь сенсея Кацуо гласит: не иди наповоду у врага, начинай бой в нужный момент и на выгодных для тебя условиях. Кроме того, я уже подозревала, чем может завершиться такой противоречивый разговор, после того как у сестрицы закончатся аргументы… – А ты сама-то как думаешь?
– О-о-о, – Андреа с умным видом возвела глаза к низкому потолку подвала. – Люди такие грязные и низменные животные, что я вполне согласна с Дарвином. Стригои, безусловно, дети Темного отца, а человек – уж точно произошел от этих хвостатых, краснозадых… – тут она заметила, что я непростительно отвлеклась, и возмутилась во весь голос: – Селестина, если ты не будешь смотреть на меня внимательно, то ни за что не сможешь представить себе, как выглядит…
– … обезьяна! – услужливо подсказала я, ехидно подмигивая.
Из горла стригойки вырвался громоподобный рев гнева.
– Ах ты, негодная тварь! – взвыла она, прямо из воздуха материализуя длинный боевой посох, угрожающе отсвечивающий переливами тусклого серого пламени. – А ведь я хотела поступить с тобой по- хорошему!
– Ага, вижу! – не осталась в долгу я, одним мягким движением извлекая Кото из ножен и занося его невысоко над головой, прикрывая лоб клинком, а грудь – слегка разведенными локтями. – Это ты им скажи, – я кивнула в сторону безвинно убиенных монахов. – Так я тебе и поверила. К тому же, экзорцисты давно взяли на вооружение главный принцип ФБР – никаких переговоров с террористами.
– Это я-то, что ли, террористка? – пренебрежительно хмыкнула Андреа, обеими руками прокручивая перед собой светящийся посох. Нужно признаться откровенно, выглядело это весьма впечатляюще.
– Не-а, ты даже не боец, – издевательски заявила я, – хоть и корчишь из себя великого джедая. Ты просто банальная, зацикленная на власти кровососка…
– А вот за соску – ответишь! – ощерилась сестрица. – Эти монахи знали слишком много, я удачно заткнула их болтливые рты.
– Ну да, я именно это и имела в виду – по ртам ты у нас спец! – с мнимой покладистостью согласилась я.
Стригойка стушевалась, не находя, что ответить.
«Ха, – насмешливо подумала я, – ты просто не проходила стажировку по подколкам и хохмам под чутким руководством Оливии и Натаниэля. А уж они-то по этой части кого угодно за пояс заткнут». Но тут нервы стригойки не выдержали, и она нанесла первый удар.
Светящийся посох с невероятной скоростью распорол воздух, сливаясь в одну размазанную полосу, почти не различимую. Она метила мне в висок, чуть наклонив оружие и вложив в движение всю инерционную силу вращательного момента. Твердо удерживая рукоять катаны правой ладонью и слегка подкручивая кэн левой, толчковой рукой, я плавно сместила Кото вбок, отражая напор посоха. Продолговатые долы на поверхности моего меча злобно и протяжно запели, озвучивая желание напиться крови врага. Соприкосновение двух противоборствующих боевых орудий породило громкий звон. Оба конца посоха заканчивались широкими обоюдоострыми лезвиями из мертвенно-бледной стали. Посыпались искры… Андреа дико взвизгнула и, уперев свое удивительное оружие в пол – ловким прыжком взметнула себя вверх, одновременно с этим приемом выполняя мощный удар правой ногой, направленный мне в корпус…
