намеренно не впуская людей в свои мысли и сердце. Подозреваю, причиной тому стало его благородное происхождение, о наличии коего он сам, безусловно, догадался уже давным-давно.
Но, лишь став свидетельницей странного разговора, имевшего место вчера ночью, я начала в полной мере понимать, насколько предвзято судила ранее о двойственном поведении Ардена. Теперь я совсем иначе взглянула на его загадочные манеры – ведь он крайне редко принимал непосредственное участие в общих играх, предпочитая руководить ими со стороны, еще реже смеялся вместе со всеми, но постоянно поддевал остальных детей, а меня – чаще других. Я грустила и недоумевала, но не могла найти внятную причину нелогичного поведения черноглазого красавчика.
Арден обладал живым и пытливым умом, буквально на лету схватывая любую доступную ему информацию, а на уроках сидел не шелохнувшись, всегда умудряясь почерпнуть из лекции больше, чем учитель намеревался или умел сказать. Поддержки у него просили редко, но пару раз я подмечала, что на просьбы он отвечает без тени своего обычного высокомерия. Как-то поутру я застала его врасплох, случайно увидев, как он старательно помогает старухе-нищенке. Он легко нес увесистую, до краев наполненную брюквой корзину, участливо поддерживая под локоток свою грязную, неопрятную спутницу. Заметив мой ошеломленный взгляд, Арден сразу же обозвал старуху «приставучей блохой», но при этом в его голосе не прозвучало и капли привычного пренебрежения. Наоборот, я различила нотку искренней жалости, разительно не вязавшуюся с бранными выражениями, слетающими с его уст. Юноша вел себя так, будто боялся показаться добрым или участливым, приравнивая эти качества к слабости и явно стесняясь своего отзывчивого сердца. Но разве быть добрым – это порок или преступление? В общем, Арден так и остался для меня неразрешимой загадкой.
Обладая отменными мускулами, он тем не менее частенько отлынивал от обязательной работы на огороде, всеми правдами и неправдами стараясь увильнуть от унизительной прополки капустных грядок. Красавец-лодырь насмешливо дергал плечом и пафосно объяснял бегающим за ним табуном девчонкам, что слово «работа» – исключительно женского рода, а «отдых» – мужского… После чего он совал мне в руки свою тяпку и преспокойно отправлялся бездельничать. Пленившись его чеканным профилем, каштановыми локонами до плеч и задумчивыми черными глазами, опушенными самыми длиннющими в мире ресницами, я дарила Ардену улыбку за улыбкой, но в ответ он лишь сердито хмурился и еще сильнее изощрялся в подначках, ранящих меня в самое сердце.
Но однажды я не выдержала и, собравшись с духом, отважилась пригласить его на вечернюю прогулку, намереваясь показать садящийся за Алларику Сол, румяный и круглый, словно едва испеченный блин. Вместо ответа Арден одарил меня непонятным, оценивающе-нерешительным взглядом и, прикусив травинку своими белыми как снег зубами, капризно фыркнул.
– Я люблю только естественных девушек! – внятно продекларировал он.
Я радостно покраснела, в глубине души обоснованно считая себя самой естественной девчонкой в приюте. Ну еще бы, ведь я никогда не завивала волосы на тряпочки по примеру кокетливой блондинки Элали, не красила щеки свекольным соком, как частенько проделывала ее вертлявая подружка Руфия.
– Это каких? – предвкушающе вопросила я, смиренно опуская глаза вниз и наигранно-увлеченно разглядывая носки своих заношенных башмаков.
– Ну каких, каких, – глумливо хохотнул Арден, – а вот таких! К которым подходишь и говоришь: «Девушка, а вы не хотели бы провести со мной ночь?»
– И?.. – ничего не поняла я. – А она что?
Арден выплюнул основательно изжеванную травинку и уставился на меня с откровенной издевкой:
– А она в ответ: «Естественно!» – вот что.
На моих ресницах повисли две крупные слезинки разочарования. Арден победно запрокинул красивую голову и ехидно заржал, а затем призывно помахал стоящей возле забора Элали и демонстративно неторопливой походкой направился к своей милашке, унося с собой мое вдребезги разбитое сердце. Но даже этого ему показалось мало. Отойдя на несколько шагов, он неожиданно обернулся и добил меня еще одной колкой репликой:
– Йона, ты бы хоть капустными листьями пользовалась, что ли! Девчонки утверждают – они здорово помогают увеличить грудь!
«Ха, легко сказать «помогают», – недоумевала я, сидя как раз на этих самых треклятых капустных грядках. – Но вот каким образом? Пробовала я положить два кочана к себе в вырез рубашки, так ведь они, заразы, оттуда вываливаются!..»
За широкими дверями церемониального зала послышались приглушенные голоса, и мы буквально вытянулись в струнку, не смея пошевелиться. Сейчас решится наша судьба! Секунды текли, складываясь в минуты, но в зал никто не входил. Стоя в самом конце шеренги, я совсем не видела дверей, оказавшись от них слишком далеко. Но зато рядом со мной находился декоративный витраж, искусно выложенный из кусочков цветного стекла и заменяющий собой часть толстой каменной стены. Изображающее богиню Банрах стекло давно пришло в негодность, потемнев от старости и покрывшись паутиной крупных трещин, что предоставило мне счастливую возможность услышать проходящий в коридоре разговор, стремительно перераставший в откровенную перепалку. Судя по всему, там стряслась какая-то непредвиденная заминка, причем возникшая уже у самого порога, поэтому голоса спорящих становились все громче, и я смогла разобрать несколько сбивчивых фраз.
– …сожалею, почтенный сьерр, но на сей счет у меня имеются совершенно четкие инструкции! – Мужчина – судя по всему, достаточно молодой и обладающий хорошими манерами – изъяснялся ровным, уверенным баритоном.
– Глупые выдумки! – истерично взвизгнул кто-то. – Бред пресытившегося властью воображения!
Обладатель красивого баритона глубокомысленно хмыкнул, умудрившись вложить в этот короткий звук и насмешку, и скепсис одновременно.
– Но позвольте, а как же наши традиции, высокочтимый сьерр? – Его собеседник, казалось, был сильно обескуражен, а используемое им обращение «высокочтимый» являлось в Лаганахаре признаком самого глубокого уважения. – Какой извращенный пример подаете вы всем прочим гильдиям, попирая правила, за которые ратовали сами, причем в ущерб другим?
– Во Тьму ваши традиции! – лениво протянуло мяукающее женское сопрано, мягкое, но вместе с тем настолько вкрадчивое и липкое, что от первого звука этого голоса у меня на лбу выступила холодная испарина страха.
– Бардак! – хамовато добавил чей-то прямолинейный бас. – Бардак и очередной беспредел Звездной башни. Я напишу жалобу королю!
– Пишите хоть самим Неназываемым! – задиристо рассмеялся шикарный баритон.
Его оппонент выдал серию шокированных ахов и охов.
– Да поймите вы, у него же приказ! – Богатый интонациями девичий голос звучал устало и раздраженно. – А подобные приказы начальства не нарушаются и даже не обсуждаются! Так что придется нам забыть об обычаях. Предлагаю всем успокоиться, и давайте поскорее начинать церемонию, ибо на дворе уже почти полдень.
– Да, да, начнем! – поддержал здравомыслящую девушку хор из нескольких голосов.
– Какое разумное предложение!
Дверь шумно распахнулась, в зал раболепно просеменил тучный брат настоятель и слегка поклонился, приглашающим жестом указывая на нашу стоящую навытяжку шеренгу:
– Вот они, наши воспитанники, так что прошу вас, выбирайте…
По нигде не зафиксированному, но неуклонно соблюдаемому этикету, церемония выбора учеников протекала всегда по одному и тому же четкому распорядку, предписывающему гостям конкретные правила выбора учеников. Поэтому представители гильдий заходили в зал поодиночке, соблюдая строгую очередность, отражающую степень влиятельности их общины. Памятуя об этой приятной традиции, я заранее привстала на цыпочки и широко раскрыла глаза, ожидая увидеть чародея, обладающего правом первым выбирать ученика для своей гильдии. И пусть маги уже несколько лет не появлялись в нашей обители, все равно мое сердце колотилось пойманной пташкой, надеясь на чудо!
Но вместо чародея в зал неожиданно ступили две девушки расы лайил, состоящие в должности жриц
