настоящую чародейку. Так?
— Как будто ты сейчас поддельная чародейка! — ехидно рассмеялся он, ласково, но непреклонно укладывая меня обратно на подушку. — Вернемся к этому разговору дня через два, а пока спи… — Он поднес к моим губам чашку с маковым отваром, и я послушно выпила, не в силах бороться со своей слабостью. И сразу же снова провалилась в сон, на сей раз светлый и легкий, словно ветерок, поигрывающий прикрывающим окна тюлем. В эту ночь мне снился Арден, здоровый и невредимый, одетый в белый шелк, сидящий на спине огромной черной мантикоры и увенчанный королевской короной… Но сон прошел, оставив после себя сладкую грусть, похожую на вкус меда… Порой нам снится то, что в жизни невозможно, а жизнь, в противовес видениям, преподносит то, что и не снилось.
Миновало три бесконечно долгих и скучных дня… На рассвете четвертого я решительно отказалась от услуг лекарей, учеников Лаллэдрина, сбежала из-под их надзора и теперь тихонько сидела в саду, наслаждаясь свободой и одиночеством. Моя рана зажила, как и предсказывал Лаллэдрин, оставив после себя двойной шрам, симметрично расположившийся на груди и спине, прямо между крыльями. Еще одна отметина в моей приличной коллекции шрамов, начиная от тоненького рубца на правой скуле, нанесенного змееликой Банрах. Впрочем, я не зацикливалась на своих боевых отметинах, относясь к ним со стоическим здравомыслием. Как говорится, было бы только терпение, а что терпеть — всегда найдется.
Аккуратно раздвигая кусты сирени, Лаллэдрин бесшумно подошел к приютившей меня скамье, но, даже не услышав, я интуитивно почувствовала его неслышную поступь и дружелюбно улыбнулась.
— И сколько столетий вы намереваетесь прятаться в этой укромной долине? — вместо того чтобы поприветствовать мага, напрямую спросила я. — Блентайр не сможет выжить без эльфов. Это вы понимаете?
Чародей тяжело вздохнул, присаживаясь рядом со мной.
— На все воля Неназываемых! — уклончиво ответил он, отводя взор.
В моей душе словно лопнул какой-то давно созревший нарыв, и я заговорила горячо и сбивчиво, выплескивая наболевшее:
— Разве вы еще не убедились в том, что нельзя строить блаженную землю в одиночку и только для самих себя? Даже как образец…
Маг кивнул, нервно обрывая листья с ни в чем не повинной ветки сирени:
— Много лет прошло с тех пор, когда мы, беглые и немногочисленные, оторвались от преследователей, нашли эту долину и возвели город Дархэм, окруженный тремя вольными деревнями: Атраной, Иденой и Селетой. Отныне у нас все стало общее и все свое. Лес изобиловал растительной пищей, охота давала мясо и шкуры. Расчищая поляны, чтобы селиться на них, мы вырубали только те деревья, которые шли на постройку. На лесных луговинах мы сеяли просо, удобряя землю золой из сушняка, который горел зимой в наших печах. Белую бересту мы испещряли знаками нашего священного письма, чтобы учить детей. Мы приноровились отличать съедобные коренья от ядовитых и находить применение и тем и другим. Научились прясть сосновую хвою, расплющенную между камнями, длинную болотную траву, шерсть наших лохматых псов. Добывать дикий мед, не губя пчел, и варить болотную руду. А стоит нам захотеть — и через границу, которой мы себя обвели, нам будут тайно, воровски, в обмен на лисьи, бобровые и куньи меха, передавать все, чем славен внешний мир: и сладкий сахар, и черную сталь, и белое серебро, и книги на коже и травяном волокне. Только мы не хотим лжи. Понимаешь, Наследница? Подло быть счастливыми в стороне других и горько — несчастными вдали от всех. Я прожил достаточно, чтобы понимать: вместе с благами, не очень-то и желанными, извне придут и болезни, и войны, и неравенство людей, и чужая вера. Нам опять потребуется вся наша сила, чтобы сохранить себя и не нажить новых врагов. Пойми, мы устали от войн и больны жаждой мести. И все-таки дороги должны быть открыты! А это значит, нам нужен тот, кто сумеет открыть эти дороги и вернет нас во внешний мир. Вернет нам весь прочий мир Лаганахара… — Он замолчал, тревожно вглядываясь в мое лицо. — Сейчас мы живем хорошо, но мы вымираем, ибо оторваны от своих корней. Мы неспособны забыть то, что потеряли, ведь оно манит нас, словно волшебный сон. Наши женщины рожают все меньше, а тоска по покинутому Блентайру медленно вытягивает из нас все соки…
Закрыв глаза, я улыбалась, преисполненная внутреннего света. Да, гордиться счастливым прошлым обычно призывают для того, чтобы отвлечься от унылого настоящего. Пророчество Неназываемых гласит: Лаганахар будет спасен лишь тогда, когда все его народы научатся жить в мире и согласии, когда люди объединятся с эльфами, а лайил — с ниуэ. И кажется, теперь я знала, какая великая цель ожидает меня впереди.
— Только серый маг способен соединить добро и зло, не нарушив их природы. Ибо миру нужна гармония! — произнесла я. — Подскажи же мне, учитель, что это значит — быть серым магом, и клянусь, тогда я верну вас миру и приведу Полуночный клан обратно в Блентайр!
— Тогда идем! — почти закричал Лаллэдрин, поспешно вскакивая со скамьи. — Отправимся в глубь леса, на священную поляну, где ты сможешь обрести свое истинное имя и пройдешь ритуал посвящения в чародеи!
Лаллэдрин развил бешеную деятельность. Он призвал своего неизменного спутника Овэлейна, молчаливого воина с невозмутимым лицом, приказал оседлать трех скакунов, а теперь почем зря гонял своих учеников, посылая их за различными предметами, назначение коих оставалось для меня неразрешимой загадкой. Вскоре два безусых юнца притащили увесистый, плотно набитый мешок, и маг приторочил его к своему седлу. Я никогда еще не видела чародея таким воодушевленным и с безмолвной улыбкой наблюдала за его хлопотами, предпочитая не вмешиваться, а просто безропотно выполняя его указания, которых набралось немало. Но вот подготовительные процедуры подошли к закономерному концу и мы вскочили на коней, готовясь выехать за пределы Дархэма. По заверениям Лаллэдрина, путь предстоял долгий.
Сол жарил немилосердно, заставив меня прикрыть голову капюшоном легкого шелкового плаща, впрочем ничуть не затеняющим окружающих красот. Я не стала мучить расспросами своих благородных спутников, а только смотрела во все глаза, с трудом сдерживая восхищенные вскрики. Наверное, я попала в сказку: простирающаяся за городом долина на каждом шагу преподносила все новые и новые сюрпризы, безмерно поразившие мое воображение…
Сбегая с отрогов Запретных гор, маленькая речка Зейда в верхнем своем течении прыгает с одной гранитной ступени на другую, забирая в себя все, что выкрошилось из жил и прожилок земли. Затем она проворно бежит мимо деревни Атраны, весело лепеча и играя сама с собой в камушки, а через половину лиги чуть умеряет свою резвость, оставляя на отмелях и плоском берегу то, что принесла с собой. Как раз тут жители Атраны — оружейники, а значит, немного рудознатцы — промывают песок и берут шлихи,[3] чтобы понять, что делается внутри гор.
Жилые помещения в Идене врезаны прямо в стену горного хребта, располагаясь в два этажа. Вдоль верхнего тянется бесконечная галерея из мореного дуба, настолько древняя, что в щелях ее пола укоренились деревца со скрученной веками и почти железной древесиной, мелкими листьями и стволами, подернутыми мхом. Сквозь крышу, прохудившуюся в позапрошлом столетии, дождь льет прямо на деревья, образуя вокруг них лужи и лужицы. Отовсюду веет миром, теплом и спокойствием, ничем не обремененным и не замутненным никакими бедами. Но запустение и забвение уже оставили свой след на домах Идены, ведь число ее жителей сократилось до трех сотен и продолжает уменьшаться. Об этом мне рассказал Лаллэдрин. Я его выслушала, но воздержалась от ответных реплик, тайком смаргивая слезы сочувствия, набежавшие на глаза…
А мы все ехали и ехали, углубляясь в долину. Раздольно зеленели горы: их шкура, периодически облезающая, как у медведя, вновь отросла и стала густой. Тропы подернулись травой, скользкой и яркой. Земля то громоздилась мощными складками, то обрывалась, уходя в глубь, трудно постижимую для взора; а там, на дне, перебирала камни резвая речка. Вдали, в центре мироздания, еле видимые отсюда Белые горы вспарывали вершинами грозное, не по-зимнему яркое небо.
Малая крепостица Селета наклонно выступала из горного склона, врастая в него, точно коренной зуб. Скат перед ней был таким крутым, что и летом копыта лошадей порой срывались с каменной россыпи, высекая подковами яркие искры. Сейчас по нему двигалась вверх маленькая женская фигурка, балансируя охапкой сушняка за плечами. Она приветливо помахала нам рукой. Больше мы никого не встретили. А
