Мерин в кокетливо накинутом на плечи белом халатике. Хабар с Леруней сидели на кушетке прямо напротив пока пустующего кресла, и по их рожам становилось ясно, что безучастными зрителями в предстоящем действе они не останутся.
Тогда я, не дожидаясь специального приглашения, смело шагнул прямо к креслу и сел. А что мне оставалось делать?
? Молодец, ? одобрительно заметил Пашуня и повернулся к Мерину: ? Может, не стоит огород городить? Он и так колонется?
? Боюсь, начнет вола вертеть, ? с сомнением покачал головой мой недавний товарищ по несчастью. -Знаю я эту породу.
? Нет у нас времени с ним цацкаться, ? поддержала Мерина Бабец. ? Ширни чего надо, и пусть споет все как есть.
? Ладно, ? сдался Хабар. ? Сказал, что можешь его обработать ? давай обрабатывай. Чтоб нам своего лепилу среди ночи не дергать.
? Могу, могу... ? проворчал Мерин, обламывая край одной из ампул. ? Чай, специально обучался! Совсем уж модерновых средств я в вашей аптечке чегой-то не нашел, но и эти сойдут. Для сельской местности. Только клиента зафиксировать бы ? от греха подальше...
Через полминуты с меня уже сняли наручники, крепко привязали запястья бинтами к ручкам кресла, а лодыжки стянули между собой. Убедившись, что я упакован как положено, амбал закатал мне рукава, обнажив вены, а Мерин встал передо мной со шприцем в руках.
? Ну что, теперь твой черед расслабиться, а, дружок? ? ласково щерясь, поинтересовался он. ? От этой штуки у меня мертвые начинали болтать! Слыхал небось про разведдопрос?
? Не трансвисти, ? пробормотал я в ответ, вчуже подумав, что Прокопчик бы шутку оценил.
Чего нельзя было сказать о Мерине.
? Остряк, ? недобро процедил он сквозь оставшиеся зубы. А невидимо пребывающему за моей спиной амбалу скомандовал: ? Жгут!
Шкафообразный довольно ловко перетянул мне правую руку резиновым жгутом, а Мерин, набирая в шприц жидкость из ампулы, вздохнул с неподдельной досадой:
? Пустил бы я тебе за такие шуточки юшку ? да не по науке это. Сейчас твои мозги встряхивать не положено. Ну да ничего, будет еще времечко...
И зло вонзил шприц мне в вену.
Но препарат начал вводить медленно, буквально по миллилитру.
? А чего, побыстрей нельзя? ? подозрительно спросила Леруня, закуривая сигарету и наблюдая за происходящим прищуренным от дыма глазом. -Он вон какой бычара здоровый, его с ходу глушить надо.
? Нельзя, ? коротко отрезал Мерин, не отрывая взгляда от делений на шприце. ? Ласты склеит. Раньше времени.
Наконец процедура закончилась. Мерин отсоединил шприц, но иголку оставил у меня в вене, прикрепив для надежности пластырем.
? Сколько еще ждать-то? ? буднично поинтересовался Дед Хабар.
? Да пяток минут, ? небрежно сообщил Мерин, возвращаясь обратно на табуретку. ? И можно будет начинать вечер вопросов и ответов.
Все вокруг замолчали, а Бабец демонстративно уставилась на свои наручные часики. Остальные смотрели на меня с непосредственностью школьников, ожидающих, когда же под воздействием тока дернется мертвая лягушачья лапка.
Я прикрыл глаза, судорожно пытаясь сосредоточиться, чтобы вспомнить в отмеренное время все те довольно скупые и разрозненные сведения о разных способах развязывания языка, которые плавали где-то на дне моей памяти. Слава богу, Мерин пожаловался, что ничего сверхсовременного в их арсенале не нашлось. Значит, можно попробовать угадать. А если угадаю ? организовать хоть какое-то сопротивление.
Все эти «сыворотки правды» сводятся к одному и тому же. Человеку вкалывают какого-нибудь барбамила, скополамина, пентотала или другой подобной гадости. В малых дозах они призваны купировать боль, а в лошадиных вгоняют тебя в состояние эйфории и туманят сознание. Ты становишься избыточно общительным, благодушным и откровенным, а главное, опасно многословным. Скрываемые мысли выскакивают на поверхность, как поплавок с оборванным грузилом.
Контролировать себя в такой ситуации крайне трудно, хотя теоретически возможно. Говорят, надо попытаться зациклиться на какой-нибудь одной мысли, а еще лучше ? сильном чувстве. Тут что хочешь годится: воспоминание о какой-нибудь давней вине, незаслуженной обиде или, наоборот, счастливом мгновении, о сексе, наконец. Еще советуют попробовать сосредоточиться на чем-нибудь реальном ? тиканье часов, рисунке на обоях...
? И что, он сейчас начнет одну только правду-матку резать? ? откуда-то издалека послышался гулкий голос, в котором я не без труда распознал Леруню. -Соврать не сможет?
Я попытался глянуть в ее сторону, но не в состоянии был своротить с места неподъемные валуны глазных яблок. Пакость, которой меня напичкали, начала действовать.
? Не должен, ? уже без прежней уверенности почесал подбородок Мерин, и это почесывание прогремело у меня в ушах, будто падающее дерево прокатилось по шиферной крыше. ? Все от дозы зависит. Недодадим ? сознание сохранится. Передадим ? понесет околесицу.
? А как угадать? ? просипел кто-то вне поля моего зрения. Я догадался, что это Дед Хабар.
? Да методом тыка! ? нехорошо хохотнул Мерин, насаживая на иголку новый полный шприц.
Меня охватила странная, ватная паника. Сознание не то чтобы разделилось ? оно расслоилось, поплыло комками, как скисшее молоко в кипятке. Я боялся, страшно боялся что-нибудь выболтать: ведь если они узнают то, что им нужно, мне с их точки зрения дальше жить просто незачем! Фанерному амбалу даже не надо будет бить меня по голове: просто Мерин добавит еще одну дозу... Но размышлял я об этом равнодушно, словно прикидывал, дождливым ли будет завтрашний день. Ну будет и будет, что ж тут поделаешь...
Мерин вдавил немного поршень шприца, и я почувствовал, что окончательно угасаю. Не засыпаю, даже не проваливаюсь в забытье, а именно медленно гасну, как свет в зале перед началом спектакля. Жидкость, слегка подкрашенная моей кровью, неторопливо клубилась в шприце. И так же неспешно меркли кругом меня краски, глуше становились голоса перебрасывающихся репликами моих мучителей. Менялись в размерах, мельчали окружающие предметы. Далеко-далеко, куда-то на край необъятного, точно колхозное поле, крытого линолеумом пола отъехала кушетка с Леруней и Пашуней, я смотрел на них, как в перевернутый бинокль. Скукожилась до размеров игрушечной стеклянная этажерка с лекарствами ? казалось, не будь я связан по рукам и ногам, мог бы с веселым хрустом раздавить ее кончиком ботинка. И меркло, меркло вокруг и внутри...
Но до конца так и не померкло.
? Вроде готов, ? донеслось сквозь толщу густого пространства, отделяющего меня от склонившегося над моей веной Мерина.
? И чего дальше? ? пропищала из своего дымчатого далека Леруня.
? А вот обрадуем его амфетаминчиком, ? как из бочки, пояснил Мерин, огромной медлительной рыбиной уплывая куда-то за кулисы моего сознания и вскоре возвращаясь с новым шприцем в руке.
Вот оно что, подумалось вяло. Амфетамин. Меня оглушили барбамилом, но этого им мало. Теперь мне введут сильного психостимулятора ? амфетамина. Резкое пробуждение даст мощный прилив энергии, страстно захочется двигаться, говорить... Но поскольку двигаться возможности нет, я заговорю. Ох как я заговорю! Если эта процедура меня не убьет.
Свет саданул по глазам так, что я зажмурился. Зачем, черт возьми, они включили столько света сразу?! И тут я понял, что включили не свет, а меня. Сердце бухало в груди с бешеной скоростью, легкие выбрасывали застоявшийся воздух, пот стал заливать лицо, заструился вдоль позвоночника, по ребрам, под мышками. Окружающее сделалось ярким, рельефным, выпуклым ? я теперь видел каждую волосинку на руке Мерина, каждую чешуйку помады на губах сидящей напротив Леруни. Не будь я привязан к креслу, я бы вскочил, обнял их всех сразу, подкинул до небес и снова поймал, веселясь, как мальчишка, выскочивший с мячом на весеннюю улицу. О-о-о, как мне хорошо! Как прекрасен мир! Как милы эти люди, окружающие
