– И что я должен теперь сделать?
– Скажи мне спасибо, – предложил Добрынин. – Хочешь, можешь меня поцеловать.
– Спасибо тебе, Олег. А поцелует тебя Ольга, когда вернется.
– Разозлится?
Бахрушин улыбнулся.
– Еще как.
– Уволится?
– Может, и уволится. Ты же ее знаешь.
– Не отпущу, – подумав, объявил Добрынин. – Скажи Здановичу, или кто там с ней будет разговаривать, чтобы возвращалась. Завтра же.
Некоторое время они посидели молча, а потом Добрынин поднялся.
– Ладно. Мне бы на самолет не опоздать, а еще домой заехать, на своего думского лидера глянуть. Я вернусь через три дня.
Он улетал в Брюссель на форум «За свободу средств массовой информации» – мероприятие скучное, но приличное, куда всегда съезжались люди, которым просто нужно было поговорить друг с другом.
Добрынин ездил туда не каждый год, только когда компания подбиралась подходящая, и Бахрушин не знал, с чем связан его отъезд – с тем ли, что компания на этот раз оказалась подходящей, или с тем, что пропавший в Париже Сергей Столетов позвонил помощнику президента России и сообщил, что у него имеется подлинная запись «террориста номер один», которого никто и никогда не видел.
Если верно второе, а Бахрушин подозревал, что именно так и есть, значит, наступают трудные времена.
– Да, – почти от двери сказал председатель как человек, внезапно о чем-то вспомнивший, – что там у тебя с Храбровой? Роман, что ли?
Бахрушин почему-то опять не зарыдал, а, наоборот, засмеялся.
– Ну конечно. У меня романы со всеми хорошенькими ведущими. Обоего пола, кстати сказать.
– Да ну тебя к черту. – Добрынин еще потоптался на пороге, потом вышел в приемную и закрыл за собой дверь, которая через секунду распахнулась снова.
На пороге стояла Алина Храброва, очень красивая, очень высокая, с уже готовой «в эфир» сложной прической, которая делала ее чуть старше и строже, но в джинсах и немудреном просторном свитерочке.
Председатель ехидно улыбался, придерживая перед ней дверь.
– К тебе… посетитель, Алексей Владимирович.
– Алеш, можно к тебе? Я на пять минут только. Извините, Олег Петрович.
– Не за что. Мы уже закончили, а я всегда рад с вами повидаться. «Новости» смотрю всегда, и ваше участие очень их… украсило.
Непонятно было, комплимент это или все-таки нет, по крайней мере, как комплимент это не прозвучало, и удивленные плечи Храбровой остались чуть-чуть приподнятыми, хотя дверь за председателем уже закрылась.
– Что это он хотел сказать, Леш?
– А шут его знает. Мне он сообщил, что у нас с тобой роман.
Она засмеялась. У нее был приятный смех и очень белые зубы.
– Господи, Леша, с кем у меня только не было романов! Я поначалу обижалась и плакала, а мама меня утешала. А потом мне стало все равно. А тебе что? Не все равно?
– Все равно, все равно, – выговорил Бахрушин быстро. – Ты мне лучше скажи, что там у тебя с мужем вышло? Вот это вопрос века, на который я так и не знаю ответа, а общественность настаивает.
– Какая общественность?
– Да практически вся. Срывание всех и всяческих масок.
Храброва прошла в кабинет, села за столик со стеклянной крышкой, заглянула вниз, обнаружила девицу, уткнувшуюся в ковер, и фыркнула непочтительно.
Потом устроилась поудобнее, выпрямив и без того прямую спину, и положила руки на колени.
– Муж от меня ушел. Три месяца назад. Налей мне кофе, пожалуйста.
Вот, черт возьми, подумал Бахрушин, включая кофеварку.
Этот самый ушедший муж, как и ушедшая жена, был стандартным телевизионным диагнозом. Болезнь практически неизлечима и заразна, как вирус зимнего гриппа.
– Почему он от тебя ушел?
– Да потому, что ему все надоело. Меня дома никогда нет. «Московский комсомолец» в каждом телевизионном обзоре сообщает о моих любовниках, прямо списком, как будто они в Думу баллотируются. В «Известиях» все время пишут, что я ужасно веду программу и меня терпят только из-за Баширова. – Она улыбнулась совершенной улыбкой, известной миллионам людей в этой стране, и красиво закурила. Она все делала очень красиво. – Денег я получаю мало, а содержать меня дорого. Вот и все дела.
– Я тебя расстроил?
