– Как – ты? – поразилась Маруся. – Что значит – ты будешь?
Потапов вздохнул.
– Я буду приезжать по вечерам и ночевать с тобой, чтобы ты не нервничала. – Он старательно подчеркивал, что все дело только в ее нервах, а вовсе не в возможности повторения всего инцидента. – Днем здесь будет сестра или врач, или оба вместе.
– Мить, что это ты придумал? – Всплеск эмоций отнял у нее силы, пришлось прилечь и даже глаза закрыть, хотя ей казалось, что выглядит это как в кино, и было неприятно. – Я не могу… Ты не сможешь здесь… У тебя, наверное…
– Мань, ночевать с тобой в больнице мне действительно не очень удобно. Здесь удобнее. По крайней мере об этом не будет оповещен персонал института Склифосовского и Министерство здравоохранения. – Он улыбнулся. – Я публичная фигура, и мне приходится с этим считаться.
Это прозвучало как на собрании, и Потапов поморщился.
– Митя, это невозможно. Я как-нибудь одна. Правда. Спасибо, что ты меня привез, мне сразу полегчало, просто от того, что я теперь дома. Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были такие сложности.
– Это у тебя из-за меня сложности. Ты теперь должна просто лежать и не думать ни о каких ужасах. С Федором все в порядке. Здесь с тобой все время будут люди. И все, вопрос решен.
– Это невозможно, невозможно. Как ты здесь будешь ночевать? У нас только один диван и кровать Федора. Она тебе не подойдет. Она маленькая.
– В крайнем случае я буду спать на полу.
– Я тебя боюсь, – сказала она тихо, – я тебя очень боюсь и стесняюсь. Как же ты не понимаешь? У меня в животе дырка. От меня, наверное, воняет ужасно. Я не могу есть и стоять тоже могу не очень хорошо. А ты говоришь, что будешь спать на полу в моей квартире!
– Маня, спать на полу на лестничной клетке я не стану точно, даже если ты умрешь от смущения.
Она посмотрела на него и натянула на голову одеяло.
Спряталась.
Потапов улыбнулся.
Он и сам не понимал, зачем так уж навязывает свои услуги. Ну не хочет она, чтобы он изображал из себя сестру милосердия, и не надо. Самое время отбыть на дачу и почитать в тишине и покое какие-нибудь необходимые для завтрашней работы бумаги. Или позвонить Зое и поехать-таки на эпохальную встречу с Ильиными. Или сделать еще что-нибудь, устойчиво-привычное, приятное, далекое от огнестрельных ранений, больничного запаха и неустроенного бедного быта.
У Мани был именно такой. Две комнатки – любопытный Потапов сразу сунул нос и во вторую – были чистенькие, маленькие и невыносимо бедные. Мебели было мало. Никаких безделушек. Игрушек и то почти не было, а имеющиеся были совсем старыми, старательно вычищенными и как будто подштопанными. Была шикарная железная дорога с мостом и маленькими домиками и еще большая собака – очевидно, подарки Алины.
Обувь под вешалкой – по паре на сезон. Зимние ботинки, практичные до нелепости всесезонные туфли, поношенные босоножки и кроссовки. Следующий ряд принадлежал Федору и был так же беспредельно уныл – ботинки, кроссовки, сандалии. Ничего лишнего, яркого и бессмысленного. Только необходимое.
Конечно, сказал себе Потапов, попробуй проживи с подрастающим мальчишкой на зарплату… кто там она… секретарша? Специалист первой категории, как это называлось в отделе кадров их министерства?
На кухне, где Потапов ставил чайник, все было так же – чистенько, аккуратно, и от этого опрятного нищенства становилось не по себе.
– Мань, у тебя есть клюква? – спросил Потапов, чтобы что-нибудь спросить. От матери он знал, что пить больным лучше всего шиповник или клюкву. Может, позвонить матери, чтобы она приехала и посидела с Маней? Она врач и Маню хорошо помнит. Удивительное дело, но мать помнила всех его одноклассников.
– Митя, не надо никакой клюквы, – страдающим голосом отозвалась Маруся, – ты бы лучше домой поехал.
– Нашел, – сообщил Потапов и вытащил из морозильника пакет с клюквой. Замерзшая и твердая, как каменные шарики, клюква перекатывалась в пакете и приятно позвякивала.
Не станет он звонить матери. Справится сам.
Чего ради, хотелось бы знать?
Митя Потапов был трус и отвечать самому себе на такие вопросы не умел.
Будем считать, что он просто чувствует вину перед ней.
– Митя, – позвала Маруся, – брось ты эту дурацкую клюкву и уезжай. Спасибо, мне ничего не нужно.
Он появился на пороге комнаты, вытирая руки салфеткой, которую она обычно стелила на стол вместо скатерти.
Инопланетянин. Чужак.
На нем была темная льняная рубаха с закатанными рукавами, неяркий галстук и черные брюки с безупречными стрелками. Песочные волосы, которые в далекие школьные времена нелепо и плоско прилипали к голове, подстрижены непостижимым образом, так что казалось, будто их вдвое больше, чем на самом деле. Лицо, состоявшее из одних только острых углов, не было ни выразительным, ни даже просто симпатичным, однако кожа была загорелой и чистой, а зубы очень белыми. Еще в больнице Маруся обнаружила, что у него удивительная улыбка. Он был высокий, худой и немножко сутулый, как люди, проведшие всю молодость за письменным столом. Несмотря на сутулость, одежда сидела на нем идеально.
