заинтересовался ею, и на одном балу…
И до сих пор все шло, как в сериале, ну, почти, почти!.. Конечно, Хохлов, прямо скажем, не граф вовсе, благородства в нем нет никакого, и друзья у него все как на подбор, те еще фрукты, и жениться он особенно не горел, да еще все бубнил, чтобы она, Галчонок, отправлялась на работу. Она не хотела работать, у нее были другие жизненные планы, она готовила себя… в жены бизнесмена, а институт придумала так, чтобы не приставал никто!..
Она еще немного порыдала, а потом перестала.
Ну, хорошо же! Раз так, пожалуйста, она уедет к маме, и вдвоем с ней они что-нибудь придумают, наверняка!.. Например, можно наврать ему, что она, Галчонок, беременна и непременно хочет оставить ребенка, и посмотрим, что он запоет, когда она, бледная и несчастная, как маркиза из сериала, скажет ему, что носит во чреве его дитя!..
Картинка показалась ей настолько привлекательной и «жизненной», что она совсем воспрянула духом, утерла глаза и улыбнулась мстительной маркизо-сериальной улыбкой. Подошла к зеркалу и посмотрела на себя.
Красивая, бледная, очень интересная, решила она. А вещи собирать я не буду, еще не хватает!.. Он еще пожалеет, что со мной связался! Он еще у нас попляшет! На коленях будет ползать и умолять, чтобы я вернулась, и руки целовать, и прощения просить, и…
… и пришлось тащиться на электричке, маршрутку Арина так и не дождалась! А с ними, с маршрутками, вечная история — то они в аварию попадают, то ломаются посреди дороги, то вообще не ходят, как сегодня.
Народу в электричку набилось ужас сколько, дальше тамбура пройти не удалось, и вокруг только и говорили о том, что на шоссе какая-то большая авария, и ни автобусы, ни маршрутки не ходят.
Арина стояла на одной ноге, стараясь не валиться на дядьку в драповом пальто и лыжной шапке. От дядьки крепко несло чесноком, и он постоянно перекладывал сумку из одной руки в другую и при этом бормотал извинения. Лучше бы не бормотал, потому что чесночный дух во время бормотания становился просто невыносим.
Арине очень хотелось поменять ногу, но никак не удавалось, потому что та где-то застряла и не вытаскивалась, и в конце концов она решила, что и так доедет. Упасть ей некуда, а на ее остановке все выходят, так что ее вынесут в любом случае, хоть на одной ноге, хоть на двух.
Она стояла на одной ноге, старалась не вдыхать чесночный дух и думала все время одно и то же и одними и теми же словами.
Бедный Кузя. Бедный, бедный, глупый Кузя!..
Она думала так с самого утра, с тех пор, как позвонила Ольга и сказала, что вчера поздно вечером Кузю убили недалеко от подъезда их дома.
Арина сначала ничего не поняла, потом не поверила, потом закричала, что сейчас приедет, но Ольга приезжать не велела. Очень холодным, как промерзшее за зиму железо, голосом она сказала, что Димона арестовали — или задержали? — по подозрению в убийстве, и она сейчас поедет к адвокату, а потом к Хохлову. Дети у бабушки, и делать ничего не нужно, по крайней мере… до похорон.
На слове «похороны» Ольга Пилюгина запнулась, но не заплакала, а Арина зарыдала во весь голос и даже не дослушала промороженный металлический голос, положила трубку и продолжала реветь.
Она не пошла бы на службу, но не могла — нужно сдавать перевод, все сроки давно прошли, и начальница каждый день осведомлялась, почему Арина так задерживает работу.
А задерживала она потому, что Кузя, которого вчера убили, вдруг сделал ей предложение, и она решила его принять.
Арина Родина, про прозвищу Родионовна, поняла, что сейчас опять заплачет, в переполненной электричке, сдавленная со всех сторон, а ей даже нечем вытереть нос. Потому что салфетки в сумке, а сумка зажата телами так, что не достать ничего, и Арина закинула голову, чтобы слезы не полились.
— Поаккуратней, женщина! — прикрикнули сзади сердито. — Тут тоже люди стоят!
Как назло, переводить было еще довольно много, и весь день она строчила на компьютере, смотря то на книжку, заложенную пластмассовой линейкой, чтобы не закрывалась, то на монитор. Монитор был старенький, подслеповатый, от него очень уставали глаза, и она старалась долго за ним не сидеть, а тут пришлось! И роман еще попался на редкость убогий, не роман, а дикость какая-то!
Героиня — вдова с двумя детьми и фиалковыми глазами. Герой — хозяин земли, на которой стоит ее дом. Он собирается дом снести и выселить несчастную с ее глазами и с детьми. Она ни за что не выезжает. Он присылает людей, адвокатов и банкиров с чемоданами денег. Она не выезжает, и все тут. Арину всегда интересовало — почему?! Если тебе дают деньги на новый дом, еще лучше прежнего, обещают выплатить компенсацию и поселить не вблизи федеральной шоссейной дороги, а, например, на берегу озера, почему бы на это не согласиться?! Почему у автора никогда не хватает фантазии придумать что-нибудь другое?! Что-нибудь более правдоподобное?!
Ну так вот. Она ни за что не выезжает, и ее фиалковые глаза все время заволакивает пелена слез. Слезы из-за усопшего мужа, разумеется, и еще из-за того, что никто не может теперь ее защитить. Герой, рассерженный ее упорством, в конце концов прибывает к ней на участок сам, смотрит в ее фиалковые глаза, обнаруживает, что это самое дивное зрелище в мире, его мужественная рука берет ее хрупкую ручку, в другую руку он берет обоих детей, и все вместе они уходят в светлое будущее.
Занимается заря.
Арина строчила перевод, старалась не слишком ерничать — начальство любило «серьезные» тексты, что за неуместный смех! — и то и дело выбегала покурить и еще немного поплакать о Кузе.
Поплачь о нем, пока он живой. Люби его таким, какой он есть.
Она не плакала о нем, пока он был жив, и любить его она не могла.
— Извиняюсь, гражданочка, — сказал дядечка, дохнув чесноком, — мне выходить надо. Потеснитесь как-нибудь!
Арина потеснилась, со всех сторон на нее навалились люди, которые тоже пытались потесниться, и ремень сумки, которую она судорожно сжимала в руке, как-то странно подался, должно быть, оторвало его. Она стала тянуть ремень к себе, и вытянула, и перехватила — ну, так и есть, оторвался!
В тамбуре стало посвободнее, но в вагон все равно не пробраться. Зато она обнаружила свою вторую ногу и поставила ее на пол. Ногу тут же закололо, как иголками, — затекла.
Кто и зачем мог убить Кузю?! За что?! Разве таких, как он, убивают?..
Убивают богатых — за их деньги. Убивают деловых — если пересекаются «интересы». Убивают журналистов — чтоб не повадно было. Убивают алкоголиков и бомжей — это в криминальной хронике называется «преступление на бытовой почве».
Но Кузя-то тут при чем?!
Глаза опять налились слезами, и Арина шмыгнула носом. Он никому не мешал, никаких «интересов» у него не было, денег тоже не было никогда! Ну, была у него жизненная позиция, которой он очень гордился, — прославление благородной нищеты и осуждение развращающего богатства, ну и что? Эта самая позиция никому не мешала, да и кому она могла помешать?! Хулиганы?! Но возле дома Пилюгиных не могло быть никаких хулиганов — дом за забором, в воротах охранник, камеры вдоль решетки.
И эта дикая история с Димоном! Они дружат двадцать лет! Разве один из них мог убить другого?! Даже предположить такое невозможно! Это все равно что предположить, что она, Арина Родина, возьмет да и прикончит Хохлова за то, что когда-то он так на ней и не женился, хотя все шло именно к тому.
…почему не женился? Чем она оказалась тогда нехороша?..
Электричку качало, и Арина качалась вместе с ней, прижимая к боку сумку с оторванным ремнем.
Хохлов не женился, а Кузя собрался жениться, и она бы вышла за него, потому что больше не за кого было. Не за кого, и точка.
Она бы вышла за него замуж и, может быть, родила бы ребенка, и была бы у них своя компания — с Кузей или без, какая разница! А теперь Кузмина нет, и никакого ребенка не будет!..
Слезы полились по щекам, и она украдкой вытерла их варежкой с норвежским рисунком. Варежки ей привез Хохлов, когда в прошлом году катался на лыжах, и она их очень любила.
Поезд остановился, людская толпа выплеснулась наружу, под синий свет фонарей, и вмиг на
