— Дед Пихто, — сказал Хохлов и сунул щенка ей в руки.
Ольга сделала то, что сделали бы все женщины на свете — кроме одной, по имени Валентина Петровна. Она прижала к себе собачьего ребенка и запричитала, какой он хорошенький и маленький.
— Собирайтесь, мамаша, — велел Хохлов собаке, которая рычала, вздыбив шерсть, но никак им не мешала. — Давай, давай, шевелись! Ольга, выходи отсюда!
Телефон у него в кармане опять зазвонил, но Хохлову было не до него.
Ольга, сунув за отворот шубы шерстяной недовольный оковалок, выскочила из подвала, и Хохлов полез за ней, а собака все не шла.
— Ну и сиди здесь, — сказал Хохлов. — Жди, когда тебя Хаким удавит!
Он стал выбираться за дверь, и тут собака легонько цапнула его за джинсы.
— Пошли! — заорал Хохлов. — Ну!..
И она поняла, отпустила и двинулась за ним. Вдоль дома, под самой стеной, как совершающие побег из тюрьмы — первая Ольга, замыкающая огромная собака, — они добрались до подъезда. Ольга полезла в карман за ключами, когда на асфальт упали две неестественно длинные островерхие тени и послышались голоса.
— Быстрее! — прошипел Хохлов. Щенки возились и пищали. Собака ждала и тихонько рычала.
Ольга выхватила ключи, уронила в снег, нагнулась и стала искать.
— Как ты мог, турецкая твоя морда, подвал не запереть? — слышалось совсем рядом. — Она там и пристроилась, пакость эта! Да еще с сосунками! И у этого, из милиции, никакого вооружения нету, чтобы пристрелить! Значит, удавишь и к ящикам оттащишь, слышишь, Хакимка? А сосунков утром подберешь.
— Да вэдь они нэ мэшают! — жалобно отвечал второй голос. — Нэ могу я собак давыть! И дэти у нее малые!
— Ничего не знаю! Сам допустил, сам и дави теперь!
Ольга нашла ключи, отперла, толкнула дверь, и они все как-то моментально протолкались внутрь.
Дверь закрывалась очень медленно, и все вместе они ринулись к лифту, словно на самом деле боялись Валентину Петровну, словно она на самом деле могла их остановить и силой отобрать у них щенков и убить собаку!
— Может, ты мне объяснишь, что случилось? — спросила Ольга, когда они наконец ввалились в квартиру. Спросила, но дожидаться ответа не стала.
Она бережно вытащила из-за пазухи щенка, сунула Хохлову в руки и велела подержать. Собака, на свету оказавшаяся еще более лохматой, свалявшейся и светло-коричневой масти, волновалась и рычала, и Ольга сказала, чтобы Хохлов дал ей понюхать щенка, пока найдется какое-нибудь старое одеяло. За пазухой его куртки происходило движение, возня и слышался писк.
— Видала? — спросил Хохлов и сунул собаке под нос щенка. — А ты идти не хотела. Оль! — крикнул он в глубину квартиры. — Ты особенно не суетись, я их к себе заберу!
Ольга показалась в коридоре с одеялом в руках.
— Всех?! — ужаснулась она и расстелила одеяло. — Иди, собака! Иди, ложись! Мить, как ты думаешь, она хочет есть? У меня есть щи. С мясом.
— Конечно, хочет, — Хохлов присел и вывалил из-за пазухи оставшихся щенков. Они были здоровенные, в мать, лобастые и похожие на медвежат. — Она же кормящая! Все кормящие постоянно хотят есть.
— Откуда ты знаешь? Или ты тоже был кормящей матерью?
Собака подошла, посмотрела на своих детей, которые копошились и попискивали на одеяле, а потом на Хохлова.
У нее была замученная морда, а выражение глаз точь-в-точь как у Ольги, когда она рассказывала о том, что Димона арестовали.
— Навязались все на мою шею, — сказал Хохлов в сердцах. — А у меня, между прочим, друга убили и денег украли целый мешок. Давай ложись, мамаша! Куда я вас всех теперь дену?
— Да, — согласилась Ольга у него за плечом. — Куда ты их всех денешь?..
Она постелила на пол газету, а на нее поставила миску, очень большую миску молока, наверное, целый литр.
Собака посмотрела на молоко и опять перевела взгляд на Хохлова.
— Ты ее смущаешь, — сказала Ольга. — Она стесняется есть при посторонних.
— Ешь, — велел Хохлов. — Ешь, не ломайся.
Собака подошла к миске, понюхала и еще постояла в нерешительности. Щенки возились на одеяле и пищали, уже сердито, вовсю. Собака в последний раз оглянулась на людей и стала лакать. Она была очень здоровая, и ей приходилось низко нагибать голову и сильно расставлять лапы, чтобы достать до миски.
Ольга за руку потянула Хохлова, он сделал шаг назад, чтобы не мешать, и издали они наблюдали, как ест большое и сильное животное, которое голодало всегда. Застарелый голод, который никогда не утолялся, держал собаку за горло, заставлял всхлипывать и стонать при каждом глотке, спина у нее мелко тряслась, как в ознобе, лопатки ходили ходуном под свалявшейся шерстью.
Иногда она поднимала голову, отдувалась, оглядывалась по сторонам и продолжала лакать.
— Пойду щи погрею, — тихонько сказала Ольга. — Не могу я на нее смотреть.
— Мяса положи, не забудь.
Собака вылизала миску, загнав ее в самый угол, потом зашла на одеяло, осторожно легла и в изнеможении прикрыла глаза.
Хохлов вытащил из угла миску, присел на корточки и погладил псину по голове.
— Как тебя звать-то, красавица?
Красавица не отвечала. Она вдруг шумно повалилась на бок, щенки засуетились и полезли ей под живот, и Хохлов понял, что она спит. Она спит, как смертельно уставший, замерзший и изголодавшийся человек, который приготовился умирать, но добрался до сторожки, где жарко натоплена печь и сколько угодно тушенки, хлеба и чая.
Хохлов пошел на кухню и объявил, что щей пока не надо.
— Куда ты их денешь, Митя? Галя этого не переживет!
— Галя уже не пережила, — объявил Хохлов. — То есть я не пережил Галю.
— Как?! Вы расстались навсегда?
— Ну тебя к шутам. — Хохлов сел и выложил на стол сигареты. — Ладно, пристроимся как-нибудь. Найму няньку.
— Для щенков?!
— И для их мамаши. Оль, как ты думаешь, как ее зовут?
— Шарик?
— Сама ты Шарик! Она же девочка!
— Тогда, значит, Тяпа.
— Тяпа?
Хохлов задумался. Тяпа — хорошее имя для собаки, которую нашли в подвале с детьми и чуть не удавили на месте. Только уж больно она… огромная. Тяпа должна быть мелкой, вертлявой, хвост бубликом!
А какой хвост у этой собаки? Хохлов не обратил внимания.
— Ну, одного мы заберем, — сказала Ольга, как будто это было нечто само собой разумеющееся. — Только пусть чуть-чуть подрастет. Интересно, там есть хоть один мальчик? А остальные? Хотя что теперь думать, раздадим всех, да, Мить?
Хохлов выбрался из-за стола, промаршировал к плите и с чувством поцеловал ее в щеку.
— Ты что, Митя? — Кажется, она удивилась. Или в самом деле не понимала?..
— Я нашел зажигалку, — сообщил Хохлов. — Она у меня в куртке. И сломанные кусты, словно кто-то лез через сугроб. Эта милейшая женщина, ваша домоуправ, сказала, что вчера кусты не были сломаны. Значит, кто-то лез через них именно ночью, когда убили Кузю. Я не знаю, имеет это отношение к делу или нет, но это странно.
