теперь я невеста с приданым, да, Димочка? Так что ты или женись, или, милый мой, выметайся из моей жизни навсегда. Понял, солнышко? Или еще раз объяснить?
— Ира! Я… не могу. Я должен с Хохловым…
— Вот с Хохловым ты как раз ничего и не должен, — сказала она и опять посмотрела на него так, что ему захотелось, как маленькому, втянуть голову в плечи. — Муженек, светлая ему память, мне не только машину оставил и барахло всякое! — И она пнула ногой розовый пуфик, который покатился и бесшумно стукнулся о кровать. — Он же в бандитах ходил, Витюся мой! У меня, солнышко, связи есть всякие разные, хорошие! Так что ты учти это на будущее, когда к своему другу каяться пойдешь! Сто раз подумай, Димочка, а потом иди. А то, неровен час, случиться что-нибудь может, не с тобой, так с детьми.
Лавровский заплакал:
— Ира!!
— Ты едешь или не едешь? И подумай, подумай, Димочка! Я же тебя не заставляю на мне жениться! Но тогда придется отступные платить! Ты мне заплатишь, Димочка?
И она снова присела рядом с ним, прижалась щекой к голому холодному плечу и слегка пощекотала под ребрами.
Да. Не повезло. Не мужик, а так, ерунда какая-то, тряпка и тюфяк. Хотя все равно, свою роль он сыграл и все, что нужно, проделал как миленький. Теперь следует подумать, что с ним дальше делать, не держать же на самом деле при себе! А то он вон в какой истерике, еще дел натворит!.. Не-ет, надо избавиться от него, и побыстрее, и поаккуратней, желательно так, чтобы он сам под электричку прыгнул, и…
… и тут он услышал, как в кармане у него зазвонил мобильный, но отвечать ему было некогда. Он несся на вопли, которые все продолжались, как будто из-под земли.
Под стеной дома копошилась какая-то тень, и подвальная дверца была открыта, а больше ничего не видно.
— Пошла!! — закричали истошно. — Пошла отсюда! Ну!! Ну!!
Хохлов затормозил на асфальте, опять чуть не упал, перепрыгнул низкий заборчик и побежал к подвалу. В это время открылась подъездная дверь и показалась Ольга в белой шубе.
— Стой там! — крикнул Хохлов. — Не подходи!
— Вон!!! — визжали из подвала. — Вон пошла!! Пошла!!
Тут он сообразил, что никто никого не убивает. Кричит громко, но не убивает.
Ему стало жарко на почти тридцатиградусном морозе, и он откинул капюшон. Глубоко вздохнул, зажег фонарь и посветил:
— Что случилось?
— Кто там?!
В луч фонаря попался пуховой платок и шапка пирожком, и он понял, что истошным голосом кричала в подвале его недавняя знакомая, домоуправша Валентина Петровна.
— Что случилось? — повторил Хохлов. — Вы что? Упали? Вам помочь?
— Сынок, — плачущим голосом сказала домоуправша, — вот хотела дверь проверить, а она отперта! Хакимка-подлец недосмотрел! Я вошла, а тут пакость эта! Беги, сынок, за Хакимкой, он у охранника в будке телевизор глядит!
Хохлов ничего не понял.
— Какая пакость? Вы живы? Или вам «Скорую» вызвать?!
— Митя, что там случилось? — издалека тревожным голосом спросила Ольга. — Тебе помочь?
— Да забралась она сюда и родила, видать! Давай, сынок, беги за Хакимкой, чтоб он ее удавил! Я сама не сумею!..
— Кто родил?! — заорал Хохлов. — Кого удавил?!
Он шагнул в подвал, опять споткнулся — ну что за день сегодня такой, все он спотыкается! — и налетел на Валентину Петровну.
— Ты гляди, куда прешь, сынок! Или… может, ты сам? У тебя табельное оружие есть?
— Чего-о?
И тут наконец он понял в чем дело.
Под трубой на полу лежала собака, показавшаяся в свете фонаря огромной и очень лохматой. Почему-то она не рычала и не скулила, а, подняв громадную башку, следила за Валентиной Петровной и Хохловым. У нее под животом копошилось и попискивало мелкое и круглое.
— Голыми руками ее не возьмешь, — скороговоркой объясняла Валентина Петровна. — Не дастся! Хакимка-подлец дверь не запер! А она тута и родила, сука проклятая! Ты бы пристрелил ее, сынок, только дай я выберусь, а то уши полопаются. Есть у тебя вооружение-то? А сосунков вон в снег покидать. К утру замерзнут, и вся недолга!
Хохлов повернулся и посветил ей в лицо, как светят спецагенты в кино во время своих спецопераций. Она поправляла платок и шапочку пирожком. Варежку она сняла, и у нее была узловатая рука человека, который всю жизнь много и тяжело работал.
Самая обыкновенная — вот в чем штука. Самая обыкновенная пожилая тетушка, которая ревностно относится к своей работе и любит внуков.
— А если нет вооружения, за Хакимкой надо сходить, чтоб он удавил. Он промашку допустил, пусть он и ликвидирует! Да ты не жалей, сынок! — вдруг сказала она добрым голосом. — Этих собак развелось видимо-невидимо, скоро людям места не останется! И все заводят их, заводят, дармоедов! А хочешь, постереги, я сама сбегаю до каптерки! Только не уходи, а то, неровен час, она их куда в другое место перетащит, ищи потом по всему двору!
Хохлов кивнул.
— Ты чего молчишь-то, сынок?
— Я говорю, идите за вашим Хакимом! Я… постерегу.
— Может, попробуешь сосунков вытащить? Или не даст она, зараза? А то бы вытащил пока, да вон в сугроб!..
— Идите уже, — сказал Хохлов таким голосом, каким разговаривал только на работе, когда ему сообщали, что завод задерживает выполнение заказа на трубы примерно месяца на три, а там видно будет! — Ну?!
Валентина Петровна, хороший и бдительный домоуправ, нацепила свою варежку, перевалила порог и засеменила по расчищенной асфальтовой дорожке.
— Значит, так, — быстро проговорил Хохлов и присел на корточки рядом с собакой, которая все молчала и только мелко дрожала от напряжения. — Ты сейчас встанешь и пойдешь за мной, поняла? Твоих детей мы заберем с собой. Сколько их там, а?
И он посветил на собачий живот и сунул руку в густое шерстяное тепло. Собака грозно и утробно зарычала, но Хохлову некогда было ее бояться.
— Ты чего? — спросил он, шаря в шерстяном и теплом. Там возилось, недовольно попискивало, но он не понимал, сколько их. — Дура совсем? Не слышала, что тебя надо удавить, а детей твоих поморозить?
Собака перестала рычать.
— Вот именно, — сказал Хохлов.
Двух он нашарил, но, кажется, были еще. Этих двух он осторожно вытащил из-под материнского брюха и рассовал за пазуху, на две стороны. Выглянул из подвала и крикнул:
— Ольга! Давай быстрей!
Собака опять зарычала и вдруг вскочила на ноги, оказавшись, таким образом, Хохлову примерно по пояс.
— Ну, ты здорова! — заметил ей Хохлов. На полу остался еще один щенок, увесистый и мохнатый. Он недовольно запищал, лишившись тепла и защиты, и стал тыкаться в разные стороны.
— Мить, ты чего? И куда наша Валя понеслась?
— Ольга, там еще один. Бери его, и пошли отсюда.
— Кто?!
