От того, что все кончилось, и еще от того, что они все так или иначе принимали ее за сумасшедшую провинциальную дуру, она вдруг оскорбилась.
Может, она и сумасшедшая, может, и провинциальная, но уж точно не дура! И не позволит им всем так с собой обращаться!
Даже не кивнув Феде, она зашла в подъезд, волоча свою гитару, и стала тяжело подниматься по лестнице. Добровольский нагнал ее у самой двери в тети-Верочкину квартиру.
– Пойдемте к нам! – настойчиво предложил он. Под словом «нам» он имел в виду себя и Липу, как будто та была его женой. – У нас вам будет лучше.
– Не-е, – протянула Люсинда. – Мне домой. Липе привет передавайте.
Павлу Петровичу некогда было заниматься ее душевным состоянием.
Драма близилась к развязке, и он, ненавидевший драматургию, мечтал, чтобы развязка прошла как можно тише и незаметнее.
– Люся, – сказал Добровольский, быстро соображая, что она, пожалуй, вполне может помочь ему ускорить эту такую вожделенную развязку, – вы не выполните одну мою просьбу?
– Чего?
– Я поднимусь на свою площадку, а вы позвоните, пожалуйста, вот в эту квартиру и попросите валенки.
– Зачем?..
– Ну, скажите, что на вас напали хулиганы, вы отбивались, порвали ботинки, что-нибудь эдакое. Хорошо? Попробуете?
Она пожала плечами. Валенки так валенки. Ей все равно. Ее ждет город Ростов и теплоход на пристани.
Она нажала на кнопку – Добровольский едва успел унести ноги – и поговорила очень коротко. Он услышал, как дверь захлопнулась и проскрежетали замки. Люсинда, умница, не стала призывать его к себе, вниз, а тяжело зашаркала по лестнице на второй этаж. Человек, наблюдавший за ней из-за двери, ничего не смог бы заподозрить, даже если и видел драку в окно.
Ох, как Добровольский не любил драматических финалов!
– Ну что?
– Нету валенок.
– Так я и думал, – быстро сказал он. – Ну, вот вам и решение головоломки. Может, все-таки к нам, Люся?
– А, нет, нет! Мне надо… домой. Липе привет!
– Передам.
Некогда ему было, не до нее.
Весь остаток дня он занимался финалом драмы, а когда вечером Олимпиада спустилась к Люсинде, той не было дома.
Ее не было на следующее утро, и к ночи она не появилась. Люсинда пропала.
– Хорошо, – страдальческим голосом сказала Олимпиада, – хорошо, допустим. Но ты-то откуда это взял?!
– Из компьютера, – ответил Добровольский терпеливо. Они объяснялись уже почти час. – Помнишь, я посылал запрос помощнику?
– Но для того, чтобы послать запрос на конкретного человека, его нужно в чем-то подозревать! В чем ты подозревал его?
– Во-первых, я тебе уже говорил, он каждый вечер был дома и ни разу не вышел на шум. Я знал это, потому что его мотоцикл стоял возле твоей машины каждый вечер, а по утрам его не было, и еще потому, что пару раз я проверил его окна, и там горел свет. Во-вторых, он случайно обмолвился о том, что продает квартиру. Помнишь, когда подрались соседи и писатель?
– Помню, конечно!
– Мне это показалось очень подозрительным.
– Почему?!
– Потому что мы все в тот момент думали только о том, что опять случилось нечто страшное, а он сказал первое, что пришло ему в голову, когда Люся спросила, почему его так долго не видно. Как правило, если человек говорит что-то неожиданное для себя, он говорит правду. Он и сказал правду. Его не волновали ничьи смерти, его волновала продажа квартиры.
– Да какая продажа, Павел? – спросила Олимпиада, которая никак не хотела верить в то, что все эти ужасы творил конкретный человек, у него есть имя, лицо, и вообще он свой в доску, привычный сосед, нормальный парень! – Какая продажа, когда наш дом ни по каким документам не проходит и не проходил никогда?! Господи, да мы сами крышу крыли прошлой весной! А ты говоришь – продажа! Для того чтобы продать, нужно кучу бумаг оформить, тысячу, миллион! А если он… занимался всяким беззаконием, ему продавать вообще не с руки, зачем ему лишние проверки?!
– Продавать можно разными способами, – терпеливо объяснял Добровольский. – Именно ты живешь в этой стране, а не я, и все равно я знаю, что с девяностых годов еще остались всякие мелкие риелторские конторы, которые продают и покупают квартиры исключительно по поддельным документам или вообще без них! Думаю, что он так ее и продавал… левым способом, да?
Олимпиада уныло пожала плечами.
