чем он занимался!
– Когда? – повторил Добровольский.
– Да в сочельник, когда, когда!
– То есть еще в прошлом году?
– Да как в прошлом-то, когда в этом?! Перед Рождеством, говорю же!
– Ах да, – сказал Добровольский. – В этой стране Новый год перед Рождеством! Как же это я забыл? И до сих пор вы не известили власти о своих подозрениях?
– Так не было подозрений, пока не бабахнуло! – закричала Люба. – Не было! Это уж когда бабахнуло, я сопоставила! А этот, – и она опять ткнула в Женю, – этот гад ему материал подвозил и готовый продукт увозил!
– Да ничего я не делал! – заверещал классик. – Я просто так! Я же не знал!
– Так, – сказал Добровольский и мимоходом подумал, что теперь обязательно сойдет с ума. – Какие поручения Племянникова вы выполняли?
– Я не выполнял! То есть я выполнял, но это так, несерьезно!..
– Еще раз. Какие поручения Племянникова вы выполняли?
– Да никакие! Ну, возил пакеты!
Он все прикладывал руку к разбитой губе, отнимал ее и с отчаянием смотрел на пятна крови на пальцах.
– Какие пакеты? Куда возили?
– Да не знаю! Куда он говорил, туда я и возил, а там забирали! На Волгоградский возил! В Шереметьево, там ко мне таксист подходил! Дядя Гоша говорил, что ему самому трудно, он детали всякие на заводе вытачивал для людей и просил отвезти!
– Отвезти! – опять закричала Люба. – Ты дом хотел подвзорвать!
– Я не хотел! Я не взрывал! Я не знаю ничего! Это все они, призраки из романа! – Тут он закрыл лицо руками и понес уж такую околесицу, что никто не захотел слушать.
– Дурдом, – сформулировал жизнерадостный Володя, – хорошо хоть, что я съезжаю. Всем пока!
И как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице. Жильцы смотрели ему вслед.
– Эва какой! – сказала баба Фима и изобразила, как он спускается. – Гоголь-моголь!
– В милицию надо звонить! – простонала Люба, обессиленная переживаниями и дракой. – Пусть он за свои деяния ответит, а мы свяжем террористам руки!
– Значит, так, – подытожил Добровольский. – Звонить никуда не будем. Все расходятся по домам, и никто, – тут он повернулся к Любе, – никуда не звонит!
– Да его хватать нужно!
– Схватят, – загадочно пообещал Добровольский, – когда надо будет! Это ясно?
– Позвольте, – заговорил Владлен Филиппович и застегнул замочек на своем портфеле, – позвольте не согласиться! Произошел пренеприятнейший инцидент и, так сказать, драка в полном объеме этого выражения. Мы должны немедленно сообщить в милицию или хотя бы вызвать участкового.
– Стоп, – сказал Добровольский таким тоном, что невозможно было ослушаться. – Я говорю, что все будет сообщено в свое время. Убедительно прошу всех разойтись.
Красин пожал плечами, перехватил свой портфель, который никак не застегивался, и стал спускаться вниз. И бабка увязалась за ним, и они еще о чем-то говорили недовольными голосами.
– Хорошо, – сказал Добровольский, проводив их взглядом. – Так. Женя, кто пришел к вам первый?
– А?
– Кому вы открыли дверь?
Классик подумал. В пылу сражения он уже об этом позабыл.
– А… да эта тетка безумная пришла и сказала, что я… я… террорист, а я, ей-богу, только возил, я же не знал!.. И вообще я писатель, понимаете?
– Понимаю. Кто пришел следом за ней?
– А… Владлен Филиппович. Дальше я не помню, потому что они кинулись на меня и…
Он всхлипнул.
– Крепитесь, – проникновенно произнес Добровольский и участливо пожал его худосочное плечо.
Олимпиада дико на него посмотрела.
Добровольский же думал только о том, что среди соседей не было тетушки Веры, с которой жила Люсинда Окорокова.
Жорж Данс, закрыв за собой дверь, некоторое время страдал в ванной, растравляя свои раны, а когда вернулся в комнату, обнаружил, что ящик письменного стола выдвинут и рукописи в нем нет.
Сраженный наповал, он сел и обхватил голову руками.
Случилось самое худшее.
