– Ты бы мне позвонила.
– Ты что, Глеб? – спросила она серьезно. – Как я могла тебе позвонить? Мне казалось, ты обо мне и думать забыл!..
– Я не забыл.
– Откуда я могла это знать?
– У тебя просто ума палата.
– Палата, – согласилась Катя.
Она все не отпускала его руку, и следующее движение сделал он.
Ему давно хотелось ее поцеловать – по-настоящему, как следует, чтобы она поняла, как именно целуются в его мире, который сильно отличался от ее собственного, ибо разные галактики всегда отличаются друг от друга!..
И он поцеловал.
Он не мог забрать у нее свою руку, чтобы прижать Катю как следует, так, как прижимают в его мужском, простом и понятном мире. Он не мог забрать у нее свою руку, потому что боялся, что Катя тогда больше не станет целовать его в ладонь – никто и никогда не целовал его в ладонь!..
Глеб поцеловал ее всерьез, так, как ему хотелось, и Катя, конечно, сразу стала заваливаться куда-то, отворачиваться, уклоняться, и пришлось все-таки выдернуть руку, чтобы прихватить ее затылок, не дать ей увернуться.
– Ты думала, я тебя отпущу, – бормотал он ожесточенно, пока она переводила дыхание, а он тискал и мял ее, – ты думала, что все это не всерьез, а это очень всерьез!.. Я ждал тебя столько лет, и я дождался!
– Ты меня не ждал, – пропищала она. – Ты все это сейчас придумал. Ты со мной дружил.
– Я ничего не придумал. Это ты со мной дружила, потому что тебе было шестнадцать!
– Мне не все время было шестнадцать!
– А когда ты вышла замуж, я тебя за это возненавидел. И этого твоего мужа тоже! Но как-то не сразу, а через некоторое время. Поначалу я врал себе, что меня это не касается, мы ведь просто дружили! А потом, когда у меня все сломалось, я стал тебя ненавидеть. До меня доходили слухи, что у тебя в Питере не все гладко, и я этому радовался. Я радовался, как последний сукин сын!.. Я знал, что во всем виноват я один, но мне хотелось, чтоб ты тоже страдала! Ты страдала, и я радовался!
– Ты не мог радоваться из-за того, что я страдаю.
– Катя, я обычный мужик, а не герой из романа! В романах все правильные и благородные, а я самый обычный! Мне хотелось тебе отомстить за то, что ты… ну, просто за то, что ты – это ты и из-за тебя у меня все рухнуло!..
– Все рухнуло не из-за меня, а потому что ты жил в домике из соломы. Как поросенок Ниф-Ниф. Самый глупый и бестолковый. Он очень спешил, ему хотелось построить домик как можно быстрее, вот он и построил его из соломы! Ветер налетел, – Катя дунула Глебу в лицо, и он прикрыл глаза, – и домик рухнул.
Она помолчала, а потом сказала дрожащим голосом:
– Какие у тебя ресницы! Как у девчонки. Длинные-длинные!..
Глеб ничего не понял про домик и про поросят. Должно быть, эта история тоже была рассказана на языке другой галактики.
– Потом я тебя подобрал на улице. Помнишь, после того, как Анатолия Васильевича убили? Я, когда развелся, переехал на Большую Коммунистическую, ну, где одноэтажные дома и частный сектор, помнишь?
Катя сосредоточенно кивнула, рассматривая его ресницы.
Ресницы интересовали ее куда больше, чем Большая Коммунистическая в Белоярске. Кроме того, Катя тоже не совсем понимала, о чем он говорит. Должно быть, о чем-то таком, что было важно на Млечном Пути, но не имеет никакого значения здесь, в ее мире.
– Я подобрал тебя, привез к Инне и тогда первый раз подумал, что ты сумасшедшая. Ты правда такой казалась.
– Я знаю. Генка хочет упечь меня в сумасшедший дом и забрать квартиру.
Глеб не обратил на Генку никакого внимания. Какое им обоим может быть дело до Генки?! Кто такой этот Генка?!
– Потом я часто говорил себе, что у нас ничего не вышло, потому что ты ненормальная! Я даже радовался, что не связался с тобой. Ну, то есть я себя в этом убеждал.
Теперь она смотрела на его губы, и ему это очень мешало.
– Я думал, что, если мне удастся себя убедить, что ты ненормальная, я отделаюсь от тебя. Но ничего не получалось.
– Почему?
Господи, она еще и вопросы задает!.. Как она может задавать вопросы, когда ему так трудно выговаривать все эти невозможные слова, что даже сохнет во рту и с каждой секундой все сильнее стучит в виске?!
– Потому что я без тебя – не я. Потому что я не хочу ничего другого. И никого другого. И никогда не хотел.
– Ты все это сейчас придумал.
– Я ничего не придумал!
Она все возилась с его рукой, то гладила, то целовала, то дышала на пальцы, и от руки – к голове, к глазам – подступали жар и боль, и Глеб знал совершенно точно, что вот-вот, через несколько секунд, не останется ничего, кроме жара и боли.
Просто он ждал этого слишком долго.
– Катя?
Она посмотрела на него, перестав возиться с рукой.
Он не знал,
И в эту секунду, когда он посмотрел ей в лицо, силясь сказать самое важное, вдруг что-то случилось.
Галактики встали на дыбы.
Миры закачались.
Вселенные осыпались миллионами искр.
Это длилось одно мгновение. В следующее все стало по-другому.
Никаких разных галактик и вселенных.
Один мир на двоих, огромный и прекрасный.
В этом мире они были вдвоем и понимали друг друга так, как – конечно, конечно же! – никто и никогда друг друга не понимал.
Все сошлось, все определилось и стало на свои места. В этом общем мире они разговаривали о жизни, сидя под кустом сирени. В этом мире Енисей нес свои воды к Северному полюсу, и для них это было почему- то важно. В этом мире катился крохотный, почти игрушечный велосипед, а на нем ехала кудрявая девчонка. В этом мире пахло пирогами, чистотой и кофе из термоса. В этом мире был взгорок, а на нем березка, а дальше лес, лес до самого горизонта.
В этом мире все принадлежало им, и они принадлежали друг другу, а впереди лежала целая жизнь, которая, по слухам, одна!..
И так было всегда, зря Катя упрекала его в том, что он только что все это придумал!..
– Катя?..
Она кивнула, очень серьезно.
Все было понятно – и о чем он спрашивает, и что она отвечает.
Кто сказал, что мужчины и женщины произошли из разных миров, галактик и вселенных?! Какая чепуха!
Может, конечно, и произошли, но, оказывается, Бог оставил им шанс заиметь собственную вселенную – вот же она! Должно быть, везет немногим, но тем, кому везет, достается все.
Все, что только можно себе представить. И даже немного больше.
