– Быть такого не может.
– Да ладно!..
– Не «да ладно», а бросить! Если вы ничего не видите, значит, дело зашло далеко.
– Девушка! Вот клянусь вам чем угодно, не пью я! Здоровьем поклянусь, хотите? Или дыхну! Хотите, дыхну?!..
– Боже сохрани!
– Вот ей-богу не пью!
– Значит, вы на трезвую голову деретесь. Нехорошо. Вы же не маленький.
– Девушка! Вот те крест, не дерусь я! Я просто чего-то… того… этого… как-то не так стало, как раньше было… Раньше-то, когда служил, так медкомиссии каждый год, и там ничего такого… Никогда. А теперь какие медкомиссии, и некогда мне, а в тот раз я вообще ничего не понял, как оно вышло!..
– Стоп, – прервала Анфиса совершенно хладнокровно. – Я ничего не понимаю. Ни слова. О чем вы говорите? Кто вас ударил? Или вы и этого не помните?
– Да никто, блин, не ударял меня! Извиняюсь. Я б тому ударил, кто меня!..
– А тогда почему у вас щека разорвана? Вон смотрите! – Она осторожно отняла от его лица марлю. Он перестал косить и моргнул, преданно таращась на нее. – Даже края у раны рваные. Сейчас кровь остановится, и надо будет чем-нибудь залить.
– Ой, девушка, миленькая, не надо лить, а? Я этого еще с детства не выношу, когда мать зеленкой… того. Не надо, а?
– Вам бы рубашку переодеть. Вся в крови. Вас в милицию заберут на Садовом кольце.
– Не заберут, я тут близко работаю, мне бы только до машины, а там…
– А где ваша машина?
– А черт ее… там где-то… справа. Нет, слева вроде.
Вот тут Анфиса начала всерьез подозревать, что он психопат.
Это не добавило ей оптимизма.
Она кинула в раковину окровавленный тампон и приложила следующий. Кровь еще сочилась.
– А вы… не помните?
– Да говорю же, с головой у меня что-то.
– В каком… смысле?
– Не, не в смысле! В глазах часто в последнее время темнеет чего-то, и я уж больше ничего… Вот сегодня за сигаретами вышел, два шага шагнул, и как будто ночь наступила, бац, и все, и не помню ничего. А потом очухался мордой в заборе каком-то, и щека… того.
– И вы точно не пьете?
– Девушка! У меня организм не принимает. Я последний раз портвейн пил двадцать лет назад, в школе еще! Попробовать хотел, так еле-еле… того…
– Чего?
– Так еле-еле откачали в этой… в реанимации.
– Вам надо к врачу, уважаемый.
Как только она упомянула врача, он моментально перепугался, и она поняла это. Видимо, как все молодые мужчины, он до смерти боялся медицины вообще и любых врачей в частности.
– У нас в соседнем переулке отличная поликлиника. Я могу дать вам телефон главврача. Он к нам часто приходит. – Анфисе очень хотелось сбыть его с рук куда угодно, хоть бы в соседнюю поликлинику! – Обязательно сделайте рентген. Если вы подвержены обморокам, это может быть симптомом сосудистого или мозгового заболевания.
– Да не, не подвержен я!
– Вот его карточка. Позвоните и запишитесь.
– Да говорю, не подвержен я!
– Только звонить надо сначала в регистратуру.
– А может, того? Само пройдет?
– Но не проходит же! Вы же сказали: часто темнеет в глазах. В следующий раз, когда вы так упадете… мордой в забор, – она намочила марлю дистиллированной водой из большой стеклянной бутыли и оценивающе посмотрела на его разорванную щеку, – вас ограбят или… еще что-нибудь похуже.
– Да чего хуже-то?!
– Убьют, – выговорила она хладнокровно. – Сходите к врачу.
Он вздохнул и спрятал карточку в нагрудный карман испорченной рубахи.
– Умойтесь, только осторожно, иначе все опять закровоточит. Давайте я вам помогу.
Он поднялся – Анфиса придерживала рукой угол полки, чтобы ненароком опять не треснулся! – шагнул и нагнулся над раковиной. Он умывался и смотрел в зеркало – изучал не столько себя, сколько Анфису за плечом, которая деловито прибиралась на столе, собирала бинты и пузырьки с перекисью и зеленкой.
