подцепила на вилку скользкий белый гриб, посмотрела на него без всякого воодушевления и отправила в рот.
Ей очень нравилось ходить за грибами в березовую рощу. У нее была брезентовая курточка, резиновые сапоги и специальные джинсы, разношенные и удобные. Она повязывала на голову красный платочек, брала корзину и палку и чувствовала себя барышней-крестьянкой.
Один из ее одноклассников был свято уверен в том, что автор «Повестей Белкина», собственно, и есть этот самый Белкин.
Кто же еще мог написать «Повести Белкина», если не Белкин?!
Она шла, и высокая и мокрая трава хлестала по голенищам сапог, оставляла мелкое зеленое крошево, и пахло землей и разогретыми стволами деревьев, и шмель гудел, облетая радостное соцветие иван-да- марьи, листья шелестели высоко-высоко, и в заросшей тракторной колее обязательно находился крепенький белый грибок с упоительно-кофейной шляпкой. Он никогда не бывал одиноким, рядом всегда торчали его братья и сестры, а под елкой всегдашний сосед – мухомор. И корзинка тяжелела, и Анфиса перекладывала ее с локтя на локоть, и когда белые поднабирались, она возвращалась домой, разморенная жарой и июлем, и на опушке всегда набирала ромашек. Марфа Васильевна любила ромашки, особенно лесные.
Белые в расписной мисочке наверняка были те, летние, и Анфиса вдруг успокоилась немного.
Марфа Васильевна посмотрела на нее, вздернула брови и усмехнулась. У нынешних молодых все написано на лице.
– Итак, что мы должны обсудить прежде всего? – спросила она, достала из портсигара свою вечную сигарету и закурила. Все помалкивали. – Я так полагаю, что загадочную смерть нашего соседа, в первую очередь.
– А я полагаю, что нам надо прежде всего обсудить вопрос вашей с Клавой безопасности, – перебила Анфиса, отлично понимая, что как раз этот вопрос бабушка обсуждать ни за что не станет. – Вам нужно переехать в городскую квартиру.
– Полно вздор молоть! Я не живу в этой квартире сорок лет и сейчас жить не стану.
– Бабушка, здесь может быть опасно!
– Не опасней, чем в твоей дурацкой квартире!
– Бабушка!
– Анфиса, девочка, что это ты выдумала, право слово!.. – Клавдия, которая вечно спорила с бабушкой, кажется, на этот раз была целиком и полностью на ее стороне и слегка из-за этого недоумевала. – Куда же мы поедем?!
– А вдруг у нас маньяк?! Вот и Юра говорит, что это может быть маньяк. Да, Юра?
– Собственно, я ничего такого…
Анфиса упиралась только из упрямства. Оно у них передавалось по женской линии. Так сказать, наследственное упрямство.
Пришел кот Архип, оценил серьезность обстановки, и не стал бухаться на бок, и в кресле не стал разваливаться, а уселся настороженно прямо в центре ковра и бубликом сложил хвост. Уши поставил топориком и прижмурил глаза – делал вид, что ему неинтересно.
– Давайте лучше про другое поговорим, – предложила бабушка и затянулась. – А именно, про Кентервилльское привидение. Петра Мартыновича в последнее время кто-то пугал. Кто и зачем мог его пугать? У кого какие предположения?
Предположений не поступило, и бабушка продолжала:
– Его дом почти ничего не стоит.
– Смотря что имеется в виду! – подала голос Анфиса. – Тысяч тридцать-то наверняка!
– Если с участком, – добавил Юра. Он неторопливо мешал ложкой в чашке – полное спокойствие и невозмутимость, как и полагается джентльмену в дамском обществе.
– Ну, с участком.
– Убивают и за меньшее, – неторопливо продолжал Юра.
– Господи Иисусе, вечный покой, – пробормотала Клавдия, перекрестилась и утерла глаз клетчатым носовым платком, – живая душа… – А почему мы все так уверены, что его убили? – спросила Анфиса громко. Нельзя позволять Клавдии разойтись как следует, это могло кончиться плохо.
– Во-первых, диванная подушка. Тебе Юра говорил об этом?
– Говорил, но это не самое…
– Во-вторых, когда мы приехали утром, дверь была открыта.
– Ну и что?
– Моя дорогая, я, конечно, стара и слаба, но все же не в полном маразме! Человек, напуганный кем-то или чем-то, ложится спать, забывает запереть входную дверь и ночью умирает во сне?! Это что такое? Я тебе скажу, что это такое!
– Что же?
– Это нонсенс! – торжественно произнесла бабушка. – Полный нонсенс и больше ничего! Если он так боялся, что накануне был не в себе, почему дверь-то не запер?! Он должен был ее на три замка запереть, да еще на щеколду, да еще шкапиком подпереть! А он – здрасти-пожалуйста – при открытой двери разлегся! – Да, – задумчиво сказала Анфиса. – Это точно.
– И не только дверь, – сказал Юра негромко. – Еще кое-что.
Все повернулись к нему, он быстро взглянул на них и опять стал помешивать в чашке чай.
