сгорит, пусть ему кирпич на голову упадет, пусть он на ровном месте споткнется, пусть, пусть, пусть!..
Федор мчался по лестнице, и с каждым «пусть» рюкзак все больнее ударял его по спине.
Я сам, сам, сам, думал он с каждым прыжком все ожесточеннее. Я больше никогда и никого ни о чем не буду просить.
Кажется, кто-то когда-то об этом писал: никогда и ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас! А он сделал ошибку, он попросил, и ему отказали! Гадость этого самого отказа подкатывала ему к горлу с каждым ударом рюкзака по спине, и Федору казалось, что его сейчас вырвет.
Он пулей пролетел вестибюль – две одинаковые секретарши по-сорочьи вытянули одинаковые шеи и повернули головы с одинаковыми гладкими прическами – и выскочил на улицу.
На крыльце было скользко, и он перемахнул его одним длинным прыжком.
– Стой! Стой, кому говорят!
Федора сильно дернуло за куртку, и его безумный бег кончился, будто он с размаху ударился об стену.
– Далеко собрался-то, спортсмен?
Их было двое, и он сразу понял, что это и есть
Федор уронил с плеча рюкзак и медленно наклонился, чтобы поднять его. Дышать было тяжело.
Прямо перед носом у него были две пары загвазданных тупорылых черных ботинок с высокой шнуровкой.
– Пойдем за угол отвалим, что ли, спортсменчик? Тут неудобняк базарить!
И заляпанный носок ботинка шевельнулся, словно собираясь снизу вверх ударить Федора в лицо. Он распрямился и посмотрел сначала на одного, а потом на другого.
Они оказались невысокими и коренастыми крепышами, один в кожаной крутке, а другой в обыкновенной, как у Федора, тоже, должно быть, из «искусственного кролика», и ежился он в ней точно так же, как и Башилов.
Эта их общность вдруг показалась Федору совершенно убийственной. Тот был враг, а враг не может быть в точно такой же куртке!..
– Вон за уголок отканаем, и ладушки, а то тут шнырей до хрена.
И первый вразвалку пошел по тротуару, а второй подтолкнул Федора в спину:
– Да не очкуй, трухач!
Федор боялся их, и в этой боязни было нечто стыдное, отвратительное! Он всех боялся, даже пацанов у подъезда, которые не давали ему прохода, издевались над его шапкой!..
Завернув за угол, первый остановился, не торопясь достал из кармана сигарету, размял в толстых неповоротливых пальцах, закурил и выдохнул дым. Федор смотрел на него и молчал.
– Ну ты, это, бабла у папахена надыбал, фуфель?
– Нет.
– Не-ет? – протянул тот, что курил, и желтой слюной плюнул Федору на ботинок. – Бодягу катишь, децел? В жмурки, что ль, сыграть хочешь вместе со своей телкой?
– Может, ввалить ему, Вован?
– Еще успеешь! Так че с баблом-то, сучок еловый? Ты рогами-то шевели, с кем связался, муму не катай!
– Да ни с кем я не связывался! Меня попросили продать, я и продал, и вам все отдал, себе ничего не оставил!..
– Не оста-авил?! Там добра на сто косарей грина, а ты за сколько двинул?!
– За сколько двинул, столько и отдал, – мрачно сказал Федор, и тот, что был сзади, в куртке из «искусственного кролика», увесисто пнул его в спину. Федор пошатнулся, но на ногах удержался.
– Да он вату катает, – высунувшись вперед, доложил «искусственный кролик». – Ты ж видишь, Вован! Ввалить ему, что ли?
– Погодь пока! – Вован щелчком отшвырнул сигарету и одним пальцем зацепил Федора за куртку. – Ты какого болта мне мозги канифолишь?
– Да не канифолю я! – дрожа ноздрями, выговорил Федор. – Как было, так я и говорю! За сколько он взял, за столько я и отдал! Мне же сказали – за сколько возьмут, за столько и отдай!
– Так поди к нему, – ласково велел Вован и покрепче перехватил его крутку. Затрещали швы, и верхняя пуговица поскакала по утоптанной снеговой дорожке. – Поди и обратно забери, тормоз!
– Да был я у него! – закричал Федор. – Он ничего не отдает!
– А ты возьми! Ты у нас умный мальчик или где?..
– Да как я возьму-то?..
Тут Вован размахнулся и коротко и страшно ударил Федора по шее, и тот сел в снег. Глаза у него сделались бессмысленные, стало нечем дышать, и, посидев так короткое время, он покорно и беззвучно свалился на бок.
– Ты, щемло!.. – наклонившись, в самое лицо ему сказал Вован. – Я тебе без балды говорю – гони бабки, или сгинешь, и телка твоя сгинет, и мамка до кучи! Ты на цырлах должен бегать, чтоб тебя завтра же не замочили, а ты тут разлегся! Вставай, чмо!
